Песнь моряка

– Ты про Деуса? Или про Дестри? Дестри – это такой бандит поневоле, которого играл Джимми Стюарт в «Дестри снова в седле». С Марлен Дитрих. Он тоже все пытался призывать и проповедовать, но в конце один черт пришлось хвататься за старый шестистрел…

– Где ты, черт побери?

Голос звучал не просто близко, а так, словно угрюмый шершень выбрался из своей бутылки специально ради того, чтобы залезть Айку в голову.

– Деус, с другой стороны, – это знаменитый Деус Икс из греческой драмы. Деус Икс, Бог из Машины, понимаешь? Да не волнуйся ты так. Ни об одном ни о другом. Ты сделал, что мог, Айзек, но мы уже прошли точку призывов и проповедей. Давно. И не отчаивайся: Деус Икс уже в пути. Воздуходув, как ты знаешь, гонит дерьмо.

– Черт побери, Беллизариус, я ничего не вижу!

– Кто говорит, огонь. – В паре дюймов от щеки Айка возникла искра голубого пламени, а под ней зеленая зажигалка, похожая на язык ящерицы, – но лед тоже подойдет. Добрый вечер, Айзек. Нет ли у тебя настоящего алкоголя? Есть, ведь правда? Я, как только тебя услышал, сразу понял, что ты под настоящим градусом. И я сказал себе: «Никогда не видел Айзека Салласа настолько под градусом. И как говорит! Чтоб я так жил, у него завелся натуральный продукт, и чтоб я так жил, он принесет его мне». Айзек, у кальмарчика уже совсем пересохли чернила…

Айк заметил, что зеленая зажигалка отчаянно дрожит. Он достал из заднего кармана бутылку ирландского и протянул ее синему бутановому свету. На дне бутылки еще мерцала примерно четверть. Первой на свет появилась худая рука и схватила бутылку, затем возникло лицо Билли, четко в профиль. Резкий и застывший, как глиф на стене известняковой пещеры. Лицо подалось вперед, чтобы припасть к ирландскому, но это было непросто: Беллизариус лежал на дощатой полке шириной не больше фута. Айку пришлось держать для него бутылку.

– Что ты здесь делаешь, Билли? Народ тебя уже обыскался.

– А то я не знаю, – сказал Билли. – Особенно кое-кто из народа.

– Ты про Гринера? Брось эту ерунду, старик, на черта ты ему сдался? Я – может быть, если он надумает свести счеты, но с какой стати ты?

– С той, что он знает, что я знаю, Айзек. Он знает, что только я способен увидеть изъян в его фантазии. Он продает адский огонь, а я вижу лед. Выпей со мной, Айк, в память о старой псовой кормушке.

Айк взял бутылку, сделал глоток и протянул ее обратно. Он разобрал сквозь мрак, что Билли обустроил свою полочку со всем возможным комфортом. Одеяла служили ему матрасом, и они же скрученные – подушкой. У него имелся кувшин с водой и полиэтиленовый пакет с походной смесью. У головы были сложены книги и блокноты, шнур удлинителя тянулся к старомодной лампочке на гнутой ножке. Также имелась маленькая электроплитка и железная кружка. Полку и пол усеивали использованные чайные пакеты, всегда парами.

– Да, лед. Помнишь замороженных мамонтов со свежими лютиками во рту? Мгновенное охлаждение! Когда горят тропические леса, воздух на экваторе становится все теплее и теплее, верно? Поднимается все выше и выше, все быстрее и быстрее, а с полюсов стекает холодный воздух, чтобы заполнить вакуум. Тот же принцип, что и с бутановым пламенем в холодильниках. Быстрее и выше, выше и холоднее, пока газы не конденсируются в жидкости. Кислородный град. Водородная наледь. Первая же искра вызовет эффект «Гинденбурга»[90]. Ледяные штормы пробивают звуковой барьер. Ртутный столб падает. Гидроэлектрические турбины останавливаются. Ледниковый период, Айзек, отныне в любой день.

Айк не мог не восхититься, с каким восторгом этот коротышка отдается своей паранойе.

– Вижу, ты с интересом смотришь в будущее, Билли. Ты бы вышел на воздух, порадовался напоследок?

– Ты прелесть, Айзек, что заботишься о бедном Кальмаре. Дело в том, что мне нравится здесь прятаться. У меня тут высокоинтеллектуальная медитация.

– Но невозможно же прятаться вечно.

– Ой, я даже и не знаю. Вечно? Я только надеюсь, что оно придет сюда раньше Гринера. Меня не пугает рука судьбы: когда равнодушная система сойдет с ума, я предпочитаю стать случайной жертвой катастрофы риску принять спасение от рук этого трахнутого Библией монстра из раздевалки. Потому что он придет, Айзек, а я не обладаю твоей ковбойской твердостью. Кальмар – это мозг, а не хребет. – Он приблизил бутылку к пламени. – Вот, брат, остальное твое. Пожалуйста. Я знаю, мы никогда не были друзьями – почему я должен делать для тебя исключение? У меня нет друзей – но я всегда чувствовал, что мы актеры одного фильма.

Зеленая ящерица втянула язык, и комната вновь погрузилась в темноту, сигнализируя, что интервью с оракулом подходит к концу.

– В моем фильме Дестри снова в подвале. Но волноваться не о чем. Горожане избегнут лап злодея независимо от наших действий, брат Айзек. Ибо грядет Деус.

– Меньше всего меня волнуют горожане, – сказал Айк в темноту. – Класть я хотел на этот дебильный гадюшник. Я что говорю, Кальмар… они все ненормальные, пускай идут к черту.

Жужжание у него в ухе стало мягким, почти нежным, милосердным, сочувствующим: