Песнь моряка

– Да нет, Ник, ничего тут нет личного. Ты же сам говоришь, что ты невыносимая вероломная змея, в этом все и дело. На собрании я сказал то, что сказал, потому что у меня еще хватает тюремного нюха, чтобы учуять жареное мороженое. Вы кормите им город, жареным мороженым с лопат, Ник, с полных лопат.

– Они, однако, этого не чувствуют, Айк.

– Мелюзга никогда ничего не чувствует, Ник. Ни раньше, ни теперь. Оттого она и мелюзга. Но позволь мне сказать тебе одну вещь, – может, она тебя утешит: ты больше не услышишь от меня обличительных речей. Сейчас меня куда меньше, чем два часа назад, заботит, за каким именно жареным мороженым выстроилась эта мелюзговая дыра.

Откинув назад длинные волосы, Левертов восторженно заблеял:

– Айк, я тебя люблю. Ты сокровище, это чистая правда. Таких, как ты, надо держать в Палате мер и весов. Куда ты собрался? Может, лучше поедем на яхту и пропустим там пару лопат, как старые кореши?

– Не стоит, Ник. Если хочешь меня подвезти, мой фургон до сих пор стоит у Тома на прокатном дворе, и я хотел бы его забрать, пока Херб еще на собрании. У него тоже заноза и тоже из-за меня. А пока я отвалюсь ненадолго, если не возражаешь. Я устал. Можешь включить обратно свои штучки-дрючки, если хочешь, мне даже слегка интересно, если из зрительного зала.

Остаток пути по Набережной они провели в молчании, наблюдая за тройной видеотрансляцией из Дома Битых Псов. Уэйн Альтенхоффен читал с огнетушительной трибуны свою едкую передовицу, но его никто не слушал. Все говорили. Группировались группировки, делались дела. Когда они доехали до шлагбаума у въезда на причал, Айк показал, в какой стороне стоит его фургон, и Ник проговорил что-то в кольцо микрофона. Большая машина беззвучно въехала на площадку Тома Херба. Но когда они приблизились к тому месту, где Айк несколько недель назад оставил фургон, машины там не оказалось. Вместо фургона стоял джип. Грир опять увел у него из-под носа автомобиль, воскреснув в прежнем обличье стараниями девиц Босуэлл и вновь обретенного ямайского акцента. Айк усмехнулся про себя и выбрался из лимузина, ничего не сказав Нику: если джип не заведется, наконец-то будет возможность погулять в одиночестве.

Перед тем как закрыть дверцу, он наклонился и заглянул внутрь:

– Не волнуйся и не жди никакого дерьма с моей стороны, Николас. Я решил все передать в руки Деуса, – и захлопнул дверь, чтобы не продолжать разговор.

Джип еще не остыл и завелся легко. Айк подождал, пока лимузин скроется из виду, потом сдал назад, выехал со двора и направился обратно в город. Он чувствовал себя легко и свободно. Приятно было рулить этой старой гологрудой колымагой. Удобно. В воздух с залива, толкавший его в щеку, загадочным образом примешивалась гниль тлеющего мусора, словно вонь со свалки пустили по трубам на другой конец города, специально для него. Он морщил нос, но этот воздух все равно был лучше ионизированной затхлости лимузина.

На подъезде к городу он свернул, чтобы обогнуть Главную и попасть на свою дорогу чуть ниже водонапорной башни. В тусклом натриевом свете под железной конструкцией горбились три больших экскаватора и один трактор. Машины выглядели весьма благочестиво в своей неподвижности, как пилигримы, пришедшие помолиться туда, где по предсказаниям должно произойти чудо. Постройки Лупа казались такими же темными и благочестивыми. Потом Айк повернул на колею к трейлеру, фары джипа прокатились по ровной площадке, и загадка гнили в прибрежном ветре была решена. Тлеющую горную мусорную гряду убрали. Выскребли дочиста! Остались только лоскуты на месте нескольких предгорий. Вот откуда бралась дымная вонь на другой стороне бухты – они строили из мусора основание для новой посадочной полосы. Ублюдки! Потом Айк напомнил себе: а какая разница? Какая, к черту, разница? Это их земля и их полоса – пускай валят туда все, что им нравится. А это мой трейлер, моя замковая башня, купленная и оплаченная. Я его сюда притащил, я и вытащу. Пошли все в зад.

Он уже собрался ехать дальше, когда свет фар впился в трепещущую цветастую фигуру, похожую на расхристанного дервиша. Это была Луиза Луп, а трепетали ее разноцветные локоны и пейсливые шелка. Тушь опять текла из глазниц по ее потным щекам.

– Помогите, пожалуйста, помоги-и-и-ите.

Он мог бы догадаться, как только увидел в сетях эту мерзость, – день будет гаже некуда.

– Они хотят моей смерти, Айк. Они оставили меня одну на транках, чтобы я сдохла, но я их выплюнула.

– Кто хочет твоей смерти, Луиза?

– Свиньи и медведи. Им нечего есть без мусора. Вон, слышите?

Он слышал: по всему склону разносились голодный храп и хрюканье.

– А как же твоя собака? Нерд тебя защитит, Луиза.

– Нерд утонул, неужели не помните? О, Айзек, я совсем одна…

И она осела в грязь, как сдувшаяся радуга. Айку пришлось тащить ее в джип, потом нести на руках в трейлер и укладывать на кровать Грира. Будет для маста-раста живописный сюрприз, если он сегодня все-таки придет домой.