Песнь моряка

– У Николаса был отец. – Слова протиснулись сквозь сжатые зубы шипением бекона на сковородке и по-прежнему шепотом. На самом деле ни он, ни она ни разу не повысили голос громче шепота. – Тот же русский сукин сын и дегенерат, что у меня! – Она подождала, пока до него дойдет, потом добавила: – Так кого, скажи на милость, мордовали и кого гнобили?

Он немного отстранился, вглядываясь ей в лицо. В зубах у нее застряли его курчавые волосы, из носа шла кровь – наверное, ударилась о его череп.

– Прости, – сказал Айк. Потом отпустил немного, чтобы она могла подняться, но так же крепко держал запястья. – Я не знал.

– Ник тоже не знал. Какой смысл было ему говорить? Ох, черт, я разбила колено. Обо что такое твердое я могла его ударить? Опять твой лятский пистолет? Ты всех гостей с ним встречаешь или только меня?

– Значит, Ник… – Айк не мог прийти в себя от того, что она ему сказала. – Кто-то еще?..

– …Знает или знал? – Даже сквозь собственное тяжелое дыхание она чувствовала, как сильно бьется сердце. – Никто, кроме самого сукина сына. Он один.

– Он был пьян?

– Каждый раз.

– Господи, Алиса. – Он опустил глаза. – Прости. Я не знаю, что сказать. Он действительно сукин сын. Неудивительно, что ты так зажата с мужчинами. Я всегда думал… – Он замолчал, по-прежнему не поднимая глаз.

Она посмотрела вниз и поняла, что его остановило. Пока они дрались, полы поношенной рубашки вылезли из штанов. Линялая клетчатая фланель разъехалась, как потрепанный занавес на сцене стрип-клуба Мясной улицы. Великолепная пара танцоров на этой сцене, словно осознавая, какой эффект производит на зрителя, тяжело и ритмично колыхалась. Прежде чем Алиса поняла, что происходит, сами собой непроизвольно колыхнувшись, к танцу присоединились ее бедра.

Глаза поднялись и встретились. Лицо Айка горело от смущения.

– Ладно, Алиса… Если я тебя отпущу, ты мне дашь честное слово, что не устроишь опять бешеную атаку?

– С какой стати? – сказала она с вызовом. Ей вдруг стало даже весело, она была польщена блеском его румянца. Она выгнулась дугой специально, чтобы подразнить: посмотрите на него, тоже мне, красна девица. – Сходить с ума, так уж сходить.

– Молчи, – сказал он.

Ее бедра задрожали снова, и на этот раз она, кажется, получила ответ.

– И потом, если ситуация накалится, у тебя всегда в кармане этот старый большой пистолет.

– Молчи. Пожалуйста…

Она не могла. Она была пьяна от собственного буйства. Ее рот обзавелся отдельным разумом и был в ударе, отпуская одну язвительную реплику за другой. Она могла бы дразнить его до утра, если бы он не закрыл этот рот своим. Порт в штормовую ночь, как по волшебству, оказался ярким и спокойным. Бакены с бубенцами. И тут она поняла, что ее пьянит вовсе не буйство.

– Эй, Алиса… господи, леди, я не хотел…

Теперь настала ее очередь затыкать ему рот. Бакены с бубенцами, черт подери. Банально, зато правда. До чего же она смешна, эта магия. Алюминиевый потолок – величественный купол. Даже вопли медведей и свиней посреди голодной ночи – божественный хор. Обхохочешься. Но она не смеялась. Со свободными теперь руками она могла опереться на локти и снова опуститься на столешницу, но пластик был очень холодный, а сыр и крошки будут здорово мешать, несмотря на магию.

– Ладно, Саллас, если мы собрались это делать, надо как-то поудобнее. Для акробатики мы слишком стары и давно не тренировались.

Пришлось подвинуть Чмошку.

Еще до того, как сон подхватил и унес ее к себе, Алиса заметила, как оживает, покрываясь световой рябью, продолговатый купол «Галлактики». Там, где недавно был мужской силуэт, теперь разыгрывалась фантасмагория Кандинского. Геометрические цветы, фонтаны драгоценностей, кусочки мозаики, вырезанные из пламени. Бледно-вишневые змеи радостно извивались среди пейсливых и лаймовых полипов. Фигуры, полуфигуры и фигуры по краям. Она смотрела на малиновых химер, пурпурные лучи морского дьявола и мимолетное оперение фламинго-розовых танцоров фламенко – все это дико вальсировало под музыку невидимого скрипача на перевернутом танцполе алюминиевого потолка трейлера.