Песнь моряка

Айк склонился над пучком рассоединенных проводов. Ему не нужно было видеть, кому принадлежит этот голос. Не слышанный ни разу в жизни, этот голос был тем не менее слишком хорошо ему знаком.

– Старший помощник приказал мне уведомить всех, – продолжал голос, – что он весьма оскорблен и отказывается выходить, пока ему не возместят ущерб.

– Ущерб? Эта вошь надеется, что все это можно починить?

– Он не имеет в виду ущерб яхте, я так думаю, мистер Стюбинс.

Этот голос знаком всякому, кто был когда-либо частью казенной силовой пирамиды: холодный тон адъютанта, когда тот является в дежурное помещение и сдержанно сообщает летному экипажу, что командир «плохо себя чувствует» и что экипажу придется «разбираться»; тревожное гнусавое блеяние дурачка-новобранца, притопавшего в дежурку объявлять мужикам, что воскресные визиты отменяются, ибо какой-то мудень отравил шерифского ротвейлера и шериф, из-за вполне объяснимого душевного расстройства – «Вы же знаете, как он привязан к этой собаке», – не снизошел до такой мелочи, как вовремя оформить бумаги. Это был голос низшего лакея высшего круга, марионетки, которую заставляют таскать чемодан, но которая старается при этом сохранить лицо.

– Я имею в виду, я думаю, мистер Сингх имеет в виду, скорее, чтобы ему принесли извинения.

– Великий Боже Всемогущий, ты имеешь в виду, что вместе со всей его навороченной машинерией ему стерло соображалку, я правильно понял? Чему удивляться? В этих ваших звездно-кадетских школах не готовят к сбоям программ. Эй, там! Передайте по люкам: всех наверх! Срочно! И всем сказать, чтобы тащили с собой все дюймовые веревки и блоки, какие найдут. Трапы! Молотки! Ацетиленовые горелки! На этом корыте еще есть помощник моториста? Карабины и шплинты, скажите ему. Нагели, крепеж, домкраты… все! И передайте операторам: пусть зарядят ручники тридцатимиллиметровой «фуджи-кристалхром» – если нам суждено пойти на дно, мы, с божьей помощью, это снимем!

Красный к красному, черный к черному, зеленый к зеленому. Стрелка амперметра даже не дрогнула. Айк почувствовал затылком упругую струю воздуха, на удивление холодную. Сзади слышался топот ног, несущихся по коридорам и вверх по трапам, а леса лязгали все настойчивее.

– Эй, ты, – все так же громыхал голос Стюбинса, – рядом с девушкой в гримерном фартуке! Возьмись за эту хренову веревку и закрепи чертовы леса. Так. Теперь принайтовь ее к поручню, если дотянется. Давай, деточка, помогай, не стесняйся – прошли твои маникюрные времена. Эй вы, жалкие бесцветные трюмные крысы… всем построиться, я хочу на вас посмотреть. Давай, давай, шевелись! да проснитесь вы хотя бы, черт.

Чтобы увидеть их воочию, Айку тоже не было нужды поднимать голову. То была охрана ведьмина замка, которую расколдовала Дороти, окатив их мыльной водой из корыта; сомнамбулы, выдернутые из своих чудовищных грез. Он соединил желтый с желтым, иголка дернулась. Что теперь делать с оставшимися белыми, оранжевыми и синими?

– Капитан Кармоди, старый вы конь? – кричал Стюбинс. – Пока эти бедолаги протирают ото сна глазки, как вы смотрите на то, чтобы приложить немного силы к штурвальному колесу? Оно стало туговато без этого своего сервопривода.

– С радостью и гордостью, капитан Стюбинс. Что бы вам ни понадобилось, с уверенностью рассчитывайте на мою команду. Мы хоть и голодранцы без судна, зато не спим.

– Премного обязан. Не помню, есть ли у кого-то из ваших опыт работы с высоким парусом? Там, наверху и с таким ветром, нам нужен человек с четырьмя руками и хвостом.

– Я когда-то ел обезьяньи железы, – как бы между прочим ответил плоский невозмутимый голос. – И чем выше над водой, тем для меня лучше.

Айк еще усмехался этим словам, когда стартер с шумом вернул к жизни маленький забортный мотор. Сделала это последняя комбинация – синяя. Он поднял взгляд от проводов и с удивлением обнаружил, что яхта удалилась от лодки почти на длину футбольного поля. Обмен остротами добирался до него стараниями пряди холодного воздуха, как по детскому телефону из двух консервных банок и веревки. Теперь эта связь дрожала и билась, и его канал стал работать намного хуже.

– Эй, А-а-айзе-е-ек! – Он поднял бинокль. Это кричал Грир – он уже взобрался по вантам и балансировал на болтающихся мостках на высоте девяноста футов. – Ты мо-о-о-оже-е-е…

Слова сдуло в сторону.

– Отрицательно, комрад! – Можно было и не кричать: холодный ветер уносил его голос прямо к болтавшемуся железному парусу. – Вперед. Вы, кажется, встали на правильный курс, а у меня есть дела дома. Счастливого пути!