Говоря о крестовом походе против альбигойцев, нельзя не вспомнить, что в XII—XIII веках в пределах Франции существовали два мира: собственно Франция, край, расположенный к северу от Луары и говоривший на языке «ойль» (langue d’oïl), впоследствии получившем название французского, и Южная Франция, жители которой говорили на языке «ок» (langue d’oc). От утвердительной частички «ок» образовали название Окситания[819]
. Разница между двумя частями страны заключалась не только в языке, но и в этносе и культуре: в то время как в северной части, некогда завоеванной германскими племенами франков, медленно, но неуклонно шло формирование монархического централизма, в южной, населенной в основном уроженцами Средиземноморского бассейна, становление национально-территориального единства носило прежде всего социально-экономический характер. Через Окситанию пролегали наиболее важные дороги средневековой Европы: паломники шли поклониться святому Иакову Компостельскому (в Сантьяго-де-Компостелу) и к Папе в Рим, а желающие отплыть с крестовым воинством в Святую землю держали путь в Марсель и расположенный между Арлем и Нимом порт Сен-Жиль. Корабли, прибывавшие в средиземноморские порты с Востока, привозили не только предметы роскоши, но и людей, постигших арабскую философию и неизвестные прежде эзотерические учения и культы. Развитие торговли стимулировало развитие дорог и ремесел, и, как следствие, подстегивало развитие городской культуры. В крупных городах, таких как Нарбонн, Тулуза, Монпелье, Каркассонн, купеческое сословие активно участвовало в формировании выборного самоуправления. Избранные советники, именовавшиеся консулами и объединявшиеся в капитулы и магистраты, издавали свои законы, выносили судебные решения и заключали соглашения с сеньорами, которые, владея замками, тем не менее подолгу жили в своих городских домах, нередко бок о бок с простыми горожанами. В борьбе за свои права и свободы горожане не останавливались ни перед чем: так, в 1161 году жители Безье убили посягнувшего на их вольности епископа прямо в церкви. Тулузский консулат имел в своем подчинении вооруженные отряды городской милиции, а в экстренных случаях мог собрать всеобщую городскую ассамблею. Быстро богатевшие купцы селились в бургах (предместьях), которыми неуклонно прирастали города, постоянно боровшиеся за расширение своих прав и привилегий. Накануне альбигойских войн в Тулузе, столице Лангедока, считавшейся третьим городом Европы после Венеции и Рима, сформировалась подлинная торговая олигархия. Постепенно сосредоточив в своих руках финансовую и административную власть, негоцианты не выпустили ее из рук даже во время войны, заставив графа Раймона VII предоставить тулузским купцам освобождение от всех налогов и поборов в своих владениях (см.: Paterson 1999: 169). В городах процветали еврейские общины, свободно исповедовавшие иудейскую веру, еврейские врачи пользовались всеобщим почтением, а сеньоры охотно приглашали евреев на роль управляющих. В ряде городов евреи избирались в городское управление: известно, например, что в 1180 году некий Элиазар стал консулом в Тулузе (см.: Lafont, Anatole 1970/1: 38). В философских школах преподавали философию не только Аверроэса (последователя Аристотеля), но и Авиценны (последователя Платона), в медицинских школах вели обучение еврейские и арабские врачи. Атмосфера веротерпимости способствовала притоку в край чужеземцев. Каждый из них приносил с собой накопленные знания, умения и навыки, становившиеся своеобразным товаром, который, будучи пущен в оборот, начинал приносить деньги, чья роль в структурировании общества быстро повышалась. Банкиры финансировали крестовые походы и, нарушая запреты Церкви, открыто занимались ростовщичеством; расширялась география торговых связей; владельцы клочков земли, через которые провозились товары, устраивали дорожные заставы и собирали все возраставшие пошлины. У купцов и ремесленников денег зачастую оказывалось больше, чем у сеньора, и тогда последний начинал продавать свои привилегии, сокращая, таким образом, расстояние между горожанами и знатью.Франция в начале правления короля Филиппа II Августа (1180 г.).