Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро.

Я в далеких краях сумею

Тебе угодить во всем:

Буду стлать я помягче ложе,

На котором нам спать вдвоем;

Я па ужин буду готовить

То, что рыцарям подают,—

Каплунов, и цыплят, и уток,

И тысячу прочих блюд;

А этот супруг мой грубый

Ненавистен мне, видит бог,

Он сделал жизнь мою адом,

Как ты сам убедиться мог».

Вдруг нагрянул муж и воскликнул,

Жену повергая в дрожь:

«Что делаешь ты, негодница?

Сегодня же ты умрешь!»

«Но за что, господин, за что же

Пострадаю безвинно я?

Я мужчину не целовала,

И он не ласкал меня;

Карою, им заслуженной,

Покарай, господин, меня;

Поводом своей лошади

Отстегай, господин, меня;

На шнурах золотых и шелковых

Живою повесь меня;

В саду своем апельсиновом

Живьем закопай меня;

На украшенном костью слоновой

Надгробье моем золотом

Такие слова, господин мой,

Вели написать потом:

«Здесь лежит от любви погибшая

Нежнейшая роза из роз;

Хороните тут всех, чье сердце

От страсти разорвалось.

Так и мне, и мне, недостойной,

Умереть за любовь пришлось».

О БЛАГОРОДНОЙ ДАМЕ И ПАСТУХЕ

В саду благородная дама

Гуляла в полдневный час,

Ноги ее босые

Усладой были для глаз;

Она меня поманила,

Но я отвернулся, сердясь:

«Что надо тебе, сеньора?

Слушаю твой приказ…»

Звенел и дрожал задорный,

Лукавый ее смешок:

«Иди сюда, если хочешь

Позабавиться, пастушок,

На время полуденной сьесты

Прерви свой далекий путь,

Ты можешь здесь пообедать

И всласть потом отдохнуть».

«Но мне, госпожа, с тобою

Задерживаться недосуг:

У меня есть жена, и дети,

И дом, что требует рук,

И если я буду мешкать,

В горах разбредется скот,

И кончились все припасы

У тех, кто его пасет».

«Ступай-ка своей дорогой,

И бог с тобой, дурачок,

Ты прелести мои видел,

И оценить не мог:

Белее бумаги тело,

В талии я тонка,

Бело-розовы мои щеки,

Как роза из цветника;

Шея, словно у цапли,

Лучистей не сыщешь глаз,

Твердые, острые груди

Готовы прорвать атлас,

А прочее, то, что скрыто,

Еще похлеще, мой друг…»

«Будь там у тебя и больше,

Мне все равно недосуг».

РАЗЛУКА

«Скачите сюда, кабальеро,

К столбу привяжите коня,

Пику воткните в землю

И выслушайте меня:

С мужем моим на чужбине,

Быть может, встречались вы?»

«А кто он, скажите, сеньора,

Приметы его каковы?»

«Мой муж белокож и статен,

Он знатен, учтив, умен;

Он страстный любитель шахмат

И картами увлечен;

Сверкают гербом маркиза

Эфес его шпаги и щит,

Камзол его золотом вышит

II алым шелком подбит;

Добытый в бою турнирном,

На древко его копья

Прибит португальский вымпел

У самого острия».

«Судя по этим приметам,

Ты стала уже вдовой:

В дому одного генуэзца

За картами в час роковой

В Валенсии неким миланцем

Супруг был заколот твой.

О нем кабальеро скорбели

И много прекрасных дам,

Но дочь генуэзца, пожалуй,

Была всех печальней там;

Молва говорит: был близок

С той девушкой ваш супруг;

Не пренебрегите мною,

Коль нужен вам новый друг».

«Не надо, сеньор, не надо,

Не надо смущать меня,

Уйду в монастырь, навеки

Верность ему храня».

«Не можете вы, сеньора,

Исполнить замысел свой,

Ведь это ваш муж любимый

Пред вами стоит живой».

БЛАНКА ФЛОР И ФИЛОМЕНА

Вдоль по берегу над речкой

В час прогулки неизменной

Ходит с дочками Уррака:

С Бланкой Флор и Филоменой.

И король, владыка мавров,

К ним свернул с пути однажды,

С матерью завел беседу

О своей любовной жажде.

К старшей дочке, к Филомене,

Сватался король влюбленный —

Младшая ему досталась

От Урраки непреклонной;

Лишь из вежливости Бланку

Согласился взять он в жены.

«Обещай, король Туркильо,

С ней не обращаться худо».

«Вы, сеньора, не тревожьтесь,

Я ей добрым мужем буду;

То вино, что буду пить я,

Разделю с моей женою,

И тот хлеб, что буду есть я,

Будет есть она со мною».

Повенчались и умчались,

Мать оставили в печали;

Девять месяцев со свадьбы

Старую не навещали.

На десятый месяц только

К ней король приехал снова.

«Здравствуй, зять, король Туркильо,

Бланка Флор моя здорова?»

«Будьте в добром здравье, теща,

Никогда не знайте горя;

Ваша дочь вполне здорова,

Ждет она ребенка вскоре.

Я приехал с порученьем:

Филомену к нам доставить,

Чтобы ей на время родов

Вместо Бланки домом править».

«Рано отпускать девицу

Из дому в страну чужую,

Но сестру свою проведать,

Так и быть, ей разрешу я.

Пусть она через неделю

Возвратится — ведь нескромно

Девушке простоволосой

Долго быть вдали от дома».

На коня гнедого сел он,

А она — на вороного,

И они, семь лиг проехав,

Не промолвили ни слова.

На восьмой — король Туркильо

С нею пошутил немного

И любви стал домогаться

Тут же, посреди дороги.

«Что ты делаешь, опомнись,

Ты попутан сатаною,

Зятем ты мне стал, Туркильо,

Сестры мы с твоей женою!»

Он мольбы ее не слушал,

Соскочил с коня угрюмо,

Руки ей связал и ноги,

Сделал с нею, что задумал.

Голову отрезал, вырвал

Ей язык и бездыханный

Труп закинул в ежевику,

Где не ходят христиане.

Но, ведом рукой господней,

В этой чаще ежевичной

Брел пастух, и божьей волей

Речь обрел язык девичий:

«Ты мне письма, ради бога,

Напиши, пастух… Сначала

К матери моей несчастной,—

Лучше б вовсе не рожала!

А потом к сестрице милой,—

Лучше бы меня не знала!»

«Нет пера и нет бумаги,

Чтоб помочь вам бога ради…»

«Пусть пером тебе послужит

Волос мой из черной пряди.

Нет чернил — моею кровью

Ты пиши оледенелой,

Если не найдешь бумаги,

Ты возьми мой череп белый».

Но летел письма быстрее