Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро.

Нетрудно спешить нехристя сейчас,

Но граф щадит упорно скакуна:

Его решил он у врага отнять,

На нем отныне хочет ездить сам.

Вновь на Гильома недруг мчится вскачь,

С насмешкой попрекает смельчака:

«Взять верх, француз трусливый, не мечтай.

Полноса лишь осталось у тебя.

К Людовику пойдешь ты на хлеба,

И отречется от тебя родня,

Ты видишь: не спастись тебе никак.

Тебя на части мне рассечь пора:

Галафр, мой дядя, ждет к столу меня,

Дивится, что так долго медлю я».

К луке передней сарацин жрипал,

На графа нападает в лоб опять,

Его достать старается с седла.

Проворно рыцарь отскочил на шаг,

Встал так, чтоб метче поразить врага,

И не избег удара басурман,

Меч грянул в золотой его шишак,

С которого посыпался хрусталь,

Кольчужный капюшон прорезал враз,

В куски подшлемник плотный изорвал.

Эмиру темя раскроил на пядь,

Поник коню на шею супостат,

Не может снова булаву поднять.

«За нос воздал я свой! — воскликнул граф.

К сеньеру не пойду я на хлеба,

Не отречется от меня родня».

Гильом ремень подщитный с локтя снял,

Щит бросил на безлюдный склон холма.

До безрассудства был воитель храбр:

Останься турок невредим и здрав,

Погиб бы тут же граф наверняка,

Да не дал бог язычнику воспрять.

Не стал Гильом бесстрашный медлить зря,

Булатный меч покрепче сжал в руках

И нехристя рубнул по шее так,

Что лопнули завязки шишака

И с вражьих плеч скатилась голова,

А труп качнулся и с копя упал.

Не стал воитель время зря терять:

Меч, нос ему отсекший, с турка снял,

Но тут же бросил — он не великан;

Затем взглянул на вражьи стремена —

Длины в них лишней локтя полтора.

Гильом укоротил их кое-как,

Вдел ногу, сел в седло не без труда,

Взялся за древко своего копья,

Рывком извлек его из мертвеца,

В крови застывшей руки измарал.

«Создатель, — молвил он, — тебе хвала

За скакуна, что в схватке мною взят.

Мне все богатства Монпелье отдать

Сегодня было б за него не жаль».

Валом валит весь Рим встречать бойца,

Но папа обгоняет горожан,

Целует первым рыцаря в уста.

Бертран подходит к дяде весь в слезах,

Готье с Геленом плачут в три ручья —

Такой их пронял за Гильома страх.

«Вы живы, дядя?» — говорит Бертран.

Граф молвит: «Жив по милости творца,

И хоть короче малость нос мой стал,

Длинней отныне именуюсь я».

Сам прозвище себе он дал тогда:

«Пусть знают все, кто хочет мне добра,

Вся Франция и все Берри сполна —

Гильом Короткий Нос зовут меня».

Вот так и звался с этих пор смельчак.

Гильома отвезли в престольный храм.

Всяк стремя подержать ему был рад.

Употчевали славно удальца —

Шел пир, пока не занялась заря

И не пришла для дел иных пора.

«К оружью, храбрецы! — Бертран вскричал.

Коль дядею моим убит вчера

Тот враг, что остальных сильней стократ,

Наш долг — сломить хотя бы тех, кто слаб.

Вы ж, дядюшка, останьтесь отдыхать:

Мучений и трудов довольно с вас».

Послушал это граф, захохотал:

«Со мной, племянник, спорить не дерзай.

Тем, кто влечет паломников сюда,

Клянусь, что без Гильома бой начать

За все богатства Монпелье не дам,

Но самолично встану в первый ряд,

И меч мой нынче не покроет ржа».

Весь Рим от этих слов возликовал,

И стал последний трус отважней льва.

Пусть нехристи дрожат: их ждет беда.

Так долго мешкать было им нельзя.

На них готовы римляне напасть.

XXIX

Выходит из шатра Галафр-язычник.

Наряд на нем по-королевски пышен.

«Урон невосполним, — он молвит свите. -

Убит Корсольт врагом на поединке.

Бог христиан воистину всесилен.

Снять поскорей палатки прикажите.

Бежим! Какой у нас еще есть выход?

Коль римляне нам дать успеют битву,

Мы восвояси не уйдем живыми».

«Вы правы», — басурмане согласились.

Четырнадцать горнистов затрубили,

Пришел в движенье лагерь сарацинский.

Гильом во вражьем стане шум услышал,

Сказал своим: «Замешкались мы слишком.

Спастись решили бегством сарацины.

Вперед во имя божие! За ними!»

Окрестность огласилась кличем римлян.

Встал в первый ряд Гильом, лихой воитель,

Как накануне он ни утомился.

Пришпорил Алиона смелый рыцарь,

И конь в галоп пошел неудержимо:

Полегче у него стал всадник ныне.

Меж двух холмов язычников настигли.

Две рати там в жестокий бой вступили,

Голов от тел немало отделилось.

Был граф Бертран особенно неистов:

Сломал копье, клинок из ножей вырвал;

Взмах — и по пояс рассечен противник;

Кольчуги для Бертрана — что травинки;

Он за удары воздает сторицей.

Под стать Бертрану и Гелен рубился,

Готье Тулузский тоже дрался лихо,

Но граф Гильом был всех неустрашимей.

Издалека Галафра он завидел,

Пришпорил скакуна, щитом прикрылся.

Пришел король в изрядное унынье,

Кагю и Магомету стал молиться:

«Ужель меня ты, Магомет, покинешь?

Прибавь мне сил, не откажи в защите,

Чтоб с честью принял я Гильомов вызов».

Коня пришпорил басурман спесивый,

Но граф Гильом ничуть не устрашился.

Враги друг друга рубят что есть силы,

Расколоты у них щиты стальные,

Зияют на кольчугах звонких дыры —

В любую без труда клинок проникнет.

Но бог Гильома недругу не выдал,

И Петр за своего бойца вступился:

Остался граф живым и невредимым,

А сам попал так метко в сарацина,

Что из стремян удар Галафра вышиб

И скакуна его на землю кинул.

С седла почти без чувств король свалился.

Навершье шлема у него разбито,

Подшлемные завязки расскочились,

А распаленный боем победитель