Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро.

Заложников прошу я у Гугона,

А он моих получит ровно столько ж.

В их жизни победитель будет волен».

Тут палатин Бертран вскочил проворно;

«Обходитесь вы с нами, дядя, плохо.

Всё только вам — и битвы и походы.

Нам показать себя не удается.

Оставьте же хоть этот бой за мною.

Я вместо вас вступлю в единоборство».

Граф рассердился: «Эти речи вздорны.

Уж коль не в силах драться сам Людовик,

Перчатку, что ему противник бросил,

Никто, опричь меня, поднять не может.

Знай, право послужить сеньеру снова

Всей славы Абилана мне дороже.

Скачи, гонец, и пусть без проволочки

Гугон Немецкий выезжает в поле,

Хоть все равно Гильом его обгонит».

Гонец вскочил в седло, коня пришпорил,

До Рима доскакал без остановки.

Гугон Немецкий встречь ему выходит.

«Что, друг мой, от французов мне привез ты?»

«От вас я правду, видит бог, не скрою.

Нашелся у французов рыцарь добрый,

Который принял вызов ваш охотно.

Заложников он требует — и много,

Но в свой черед и вам представит столько ж.

В судьбе их будет победитель волен.

Звать рыцаря Гильом, как мне сдается.

Был там другой: племянник он Гильому,

А звать его Бертран — уж это точно.

Он вызов ваш принять готов был тоже».

«Друг мой, — гонцу Гугон Немецкий молвил,—

Гильома нынче я в бою прикончу.

Того же и Бертрану ждать недолго.

В сраженье он вовек не вступит больше.

Вели доспех мой лучший приготовить».

Гонец в ответ: «Немедленно исполню».

Гугона облекли оруженосцы

В броню из стали звонкой и надежной,

Которая светлей огня любого,

И подвязали плотно шлем зеленый

С карбункулом блестящим у наносья,

И слева прицепили меч на пояс,

И подвели к крыльцу коня лихого,

Меч запасной к луке привесив сбоку.

В седло Гугон Немецкий прыгнул ловко –

И не подумал в стремя сунуть ногу.

На шею им повешен щит тяжелый,

В руках копье, значок его развернут —

Пять золотых на ткани блещут точек.

Вот выехал он из ворот галопом,

И направленье взял на луг Неронов,

А этот луг и графом облюбован.

Гильом Бертрану и Гелену бросил:

«Я вижу, недруг скачет к месту боя.

Коль задержусь, лжецом меня сочтет он.

Пусть мне доспех мой лучший приготовят».

«Исполним все», — в ответ сказали оба.

За дело принялись оруженосцы,

Пришел и сам Людовик им на помощь.

Вот граф уже в броне и шлеме звонком,

И препоясал бедра Жуайёзом,

Мечом, что Карл ему когда-то отдал.

Тут подвели Гильому Алиона,

И с ловкостью в седло уселся воин.

На шею щит повешен им тяжелый,

В руке копье, значок его развернут —

Пять золотых на ткани блещут точек.

Промчался меж шатрами граф галопом,

Вплоть до холма без передышки несся.

LX

На холм по склону граф Гильом взлетел.

Гугон Немецкий с ним заводит речь:

«Кто ты такой, скажи по правде мне,

И отчего настолько осмелел,

Что надо мною взять мечтаешь верх?»

Ответил граф: «Мне лгать расчета нет:

Что я зовусь Гильом — известно всем.

Граф Эмери Нарбоннский — мой отец.

Признаюсь и в другом: затем я здесь,

Чтоб доказал тебе мой острый меч,

Что Рим есть достоянье и удел

Того, кто в Сен-Дени приял венец,

В чем усомнясь, пал от руки моей

Араб Корсольт на атом же холме,

Хотя бойца сильней не видел свет.

В бою он кончик носа мне отсек».

Гугон бы отдал весь Париж теперь,

Лишь бы убраться подобру отсель,

И с графом он повел такую речь:

«Коль ты — Гильом, прославленный везде,

А Эмери Нарбоннский — твой отец,

Не лучше ли нам будет дружбу свесть

И Римом сообща с тобой владеть?»

«Трус, — молвил граф, — срази тебя творец!

Не проповедь пришел читать я днесь.

Сеиьеру я не изменю вовек,

Скорей на части дам себя рассечь».

Едва с ума не свел Гугона гнев.

«Клянусь святым Петром, — он заревел,—

Ты мнишь, что сбить с тебя боюсь я спесь!

Знай, вновь бросаю вызов я тебе».

«А я тебе!» — воскликнул граф в ответ.

На столько, что не долететь стреле,

Разъехались противники затем,

Стальным щитом прикрыли грудь себе —

Не на живот им биться, а на смерть.

Пришпоривают рыцари коней,

Несутся вскачь, копье наперевес,

Удар наносят в щит что силы есть.

Щиты расселись, громко зазвенев,

Но копья не смогли броню задеть —

Сломались древки, как простая жердь,

Обломки всё усеяли окрест.

Единоборцы стали вдвое злей,

Сошлись щитом к щиту, броня к броне,

То метят в грудь, то бьют по голове.

Трещит на каждом от ударов шлем,

Рекою кровь и пот стекают с тел —

Не разберешь, где конь, где человек.

Упали кони — слишком бой свиреп,

А рыцари вскочили поскорей —

Опять на локте щит, клинок в руке.

Да, трудно было б их друзьями счесть!

LXI

С земли вскочил Гильом, лихой воитель,

Воззвал смиренно к богу и пречистой:

«Мария пресвятая, помоги мне:

Впервые нынче из седла я выбит».

Гугон Немецкий графу гордо кинул:

«Гроша, Гильом, не стоишь ты отныне.

За мной все земли и твердыни Рима —

Владеть не будет ваш Людовик ими».

«Трус, — молвил граф, — срази тебя Спаситель!

Тем, кто сюда сбирает пилигримов,

Клянусь тебе, что день еще не минет,

А уж за жизнь твою не поручится

Никто одним безаном в этом мире».

Стальной свой Жуайёз рукой он стиснул,

Проворно отразил им вражий выпад

И угодил Гугону в шлем так сильно,

Что все каменья из него повышиб.

Спас лишь кольчужный капюшон спесивца,

Не то бы тут же он лишился жизни.

Скользнул клинок до пояса и ниже,

Так, что на протяженье локтя с лишним

Отстала плоть и кости обнажились.