Песни южных морей

Но, оказывается, реальному прочтению поддается вся символика песни: «Эти двое, которых я держу, оба получили жизнь от Кане. Они сейчас в полной силе. Скоро они умрут. Ранняя смерть приходит к ним. Прославлен в битве я» [54, 76-77].

Перед нами — проявление удивительного свойства океанийской поэзии: она способна соотносить любые жизненные эпизоды и ситуации с мифологическим миром, придавать обыденному, повседневному значение космического, символизировать и поэтически обобщать реально происходящее в рамках набора мифологических, легендарно-исторических, условно-типовых образов и ассоциаций. При этом мы сталкиваемся с очень сложным подчас механизмом символизации, при котором обратный перевод на язык реального отчета затруднен до предела и возможен при условии, когда известна исходная реальная ситуация и когда, разумеется, знакомы основные элементы данной кодовой системы.

Для гавайской или маорийской поэзии естественно совмещение плана реального и мифологического, переход из одного в другой. Эта особенность обычна, например, для песен-плачей, обращенных к погибшим. Представление о них можно отчасти составить не столько по {69} подлинным записям, сколько по мифологическим рассказам и преданиям, в состав которых они иногда включаются. Гавайский воин, свидетель гибели своего вождя Ка-хахана и его друга Алапа'и, так оплакивает их смерть:

Вы, два товарища, умчались в 'Ева,
Вы исчезли, и (один из вас был) мой вождь.
Оба вы умчались в отчаянии,
Умчались в долины крайней бедности,
В пустынные места, к водопадам.
А! Здесь-то и обитают Ка-хапу'у-Коли
И Кара'и-Кауналулу,
Барабаны Кекеи'аику.
Ты, Хи'олани, сова, которая возглашает боевой сигнал войны
Для Халаулани в Ханапоули...
Двое из них взяты в океан,
Туда, где находится множество портов Пу'улоа,
На каноэ вождя Каиолохиа.
Говорите, вы, сидящие на веслах, кто уносит божественного
На платформе каноэ [54, 137-138].

Описание переправы умерших на каноэ здесь имеет двойной смысл — как образ похоронного обряда и как отражение реального факта: в предании виновник гибели вождей отправляет их тела на лодках в другое место.

Регламентированный характер имели обычно процедуры, связанные с заключением мира. У папуасов ялемо мир заключался по предложению той стороны, которой приходилось опасаться мести. Группа участников исполняла танец на площадке, находящейся от деревни противной стороны на расстоянии крика. При этом пели традиционные песни мира. Воины оплакивали в них гибель мужчин и потерю свиней, сожалели о прекращении торговли между двумя сторонами и часто проклинали третью сторону, ответственную за ссору, примерно в таких словах: «Это ваша вина! Это ваша ответственность! Огонь съел воду реки, съел реку Севе и реку Яксоле. Это ваша вина!» Севе и Яксоле в данном случае — группы, вовлеченные в войну. Сгоревшие реки — это символ {70} потерь, понесенных воюющими. Заключительная строфа выражала решимость к миру:

Драться — это плохое дело, это война.
Подобно деревьям, мы будем стоять вместе,
Подобно деревьям на Фунгфунг,
Подобно деревьям на Йелен.

Последние названия относятся к гребням, разделяющим долины, в которых живут враждующие группы.

Приведенная песня является посланием мира, и если оно не встречает отказа, процедура продолжается до конца [55, 83-84].

Есть и более простые песни перемирия. Например, представители от каждой группы в танце выходили друг другу навстречу и, размахивая листом дерева, имеющим якобы магическую силу, пели:

Мы обмениваемся листом тусефа,
Нейтрализуя нашу враждебность [25, 236].

У маори заключение мира между двумя воюющими племенами символизировалось в песне, описывавшей, как два соперничающих бога приветствовали друг друга, по традиции прикасаясь носами [82, 497].

Особый раздел традиционного воинского ритуала составляли победные церемонии и песни.

У папуасов возвращавшиеся из похода возвещали об успехе ревом раковинных труб. Если экспедиция возвращалась морем, воины стояли в лодках, разрисованные и украшенные, с оружием в руках, головы врагов свисали у них с плеч. Подплывая к берегу, киваи пели специальные песни типа нубуа. В коротких строфах торжество победителей выражалось то прямо, то через мифологические ассоциации. Убитый враг уподоблялся телу Сидо, мифического героя киваи, который умер первым и открыл дорогу в страну смерти (подробно о Сидо см. в следующей главе).