Песни южных морей

В заключительный день мока дарители и получатели исполняли свои танцы. Главные мужские танцы назывались канан и мор. Первые обозначали вход процессии на церемониальную площадку или выход из нее. Для {73} вторых участники составляли длинную прямую либо подковообразную линию (или два противостоящих ряда) и под удары барабанов, свист и пение танцевали, преклоняя колени. К тому времени, когда мор кончался, подарки были уже разложены, дарители бегали вдоль лежавших груд с криками «хоо-аах, хоо-аах», а затем вновь исполняли танец, теперь уже военный. Песни, речи, пересчет подарков и выражение благодарности завершали праздник. Жены дарителей в ходе мока исполняли свой танец верл, который знаменовал успешное выполнение их главной задачи — выращивания свиней для обмена. В это же время остальная часть женщин и девушек танцевала морли, быстро, с пронзительными криками двигаясь по кругу. Иногда мужчины и женщины образовывали соперничающие круги и, танцуя, перебрасывались песнями непристойного содержания [78, 115-120].

По наблюдениям этнографов, участие женщин в том или ином танце обусловлено их родственным положением. Например, замужние сестры дарителей танцуют совместно с их женами. С другой стороны, мужчины данного клана могут выставить для обозрения, наряду с предметами обмена, своих девушек, достигших зрелости. Эта демонстрация имеет смысл, разумеется, в том случае, если между кланом хозяев и гостями существуют экзогамные связи.

Процедура дарения может носить символический характер, и в этих случаях особенно отчетливо просматривается ее связь с мифологическими представлениями, с культом предков. Характерен в этом плане праздник Попот у племени майпрат. Во время первой части праздника устроитель раздавал куски материи, которые разрывались на полосы и распределялись между родственниками.

При этом он обращался с мелодическим заклинанием к предкам — дема с приглашением прийти за подарками. Главную часть текста составлял перечень всех мест пребывания дема. «Явись, дема! Я плачу последнюю плату всем людям Бугис!»

Когда все роздано, из дому выбрасывались пустые мешки, и хозяин выкликал имена умерших, которым он считал нужным дать материю.

Вторая часть обряда происходила в доме, специально для него сооруженном. Женщины шествовали с песней, {74} название которой указывает, что «вечерняя звезда освободилась». Дом заполнялся гостями, снова происходила раздача материи, зажигали огонь и посреди всеобщего шума устроитель торжества исполнял обрядовые «поэмы», смысл которых — в подчеркивании значимости традиционных обменных контактов, не имеющих материальной ценности, но зато демонстрирующих прочность родовых связей. В буквальном переводе и вне бытового и социального контекста песня хозяина кажется утомительно однообразной и лишенной значительности: в ней идет непрерывный перечень последовательных дарений и обменов, причем обязательно называются имена и родство соответствующих лиц; в результате возникает картина, когда весь коллектив родственников оказывается опутанным взаимными дарениями, каждое из которых имеет свое предназначение: то это свадебный подарок дочери брата матери, то плата за заколотую свинью, то обмен... Подарки и предметы обмена, согласно песне, движутся по сложному кругу, выполняя важные функции. Песня служит наглядным свидетельством особой важности символических знаков общения между членами рода. Она и сама входит в эту же знаковую систему и выполняет, таким образом, свою социально организующую функцию [34, 25-43, 146-158].

На северном побережье Новой Гвинеи зафиксирован очень редкий обычай эхало. Он исполнялся по мере необходимости, для того чтобы восстановить нарушенные почему-либо нормальные отношения в деревне, взаимопонимание в семье. В день эхало множество танцующих в масках входило в деревню. Здесь танцы продолжались, причем сакральные элементы (например, четкое выделение масок в тотемные группы) сочетались с яркими бытовыми, даже комическими подробностями. По ходу танцев их участники обращались к своим близким, чаще всего младшим, с укорами, увещеваниями и просьбами.

Здесь же происходило распределение продуктов, все получали таро, ямс, кокосы, саго. Большая часть гостей к заходу солнца удалялась, но обряд продолжался. В один из его моментов несколько стариков становились в центре, а остальные образовывали круги вокруг них. Старики по очереди пели, толпа повторяла за ними. Здесь были, например, песни, обращенные к девушкам и слегка осуждавшие их за неправильное поведение, были песни, {75} напоминавшие о необходимости соблюдать простые правила быта.

Этнографу, которому довелось наблюдать этот обряд, его участники объясняли: «Белые люди исправляют других, сажая их в тюрьму и наказывая их разными другими способами. Мы исправляем наших людей через эхало» [50, 159-163].

Обряд, танец, песня как эффективное орудие социальной педагогики — весьма типичны для Океании.