Наше пребывание в Суве совпало с последними днями одного из главных годичных фестивалей Фиджи — Хибискус-фестиваля. Название ему дало распространенное на островах дерево, в это время года покрытое яркими красными цветами с желтоватой серединой. Изображение цветка хибискуса повсюду — на зданиях, на рекламных щитах; очаровательные девушки с кокетливо вколотыми в волосы цветками смотрят на вас с туристских проспектов.
В день прихода «Дмитрия Менделеева» в Суву состоялось избрание мисс Фиджи. А на следующий день мы стали свидетелями главного фестивального торжества: по улицам города прошла длинная и довольно-таки пестрая процессия. Ее открывали живописный военный оркестр и колонна девушек в военизированной форме, затем на каком-то высоком сооружении проехала мисс Фиджи, а дальше проследовал карнавал — с ряжеными, с юношами верхом на лошадях, одетыми под североамериканских индейцев, с макетом фиджийской хижины на грузовике, внутри которой сидели по-традиционному одетые группы, с ансамблем гитаристов, с машиной «лунного санитарного отряда» (два парня, одетые якобы в форму космонавтов, изнемогали от жары). Шествие замыкала... машина с мусорщиками: Хибискус-фестиваль, в частности, должен был служить пропаганде санитарии в городе.
Гвоздем праздника стали два фольклорных вечера в Альберт-парке. Здесь оказалась представленной лучшими коллективами фольклорная самодеятельность практически всех этнических групп и общин, живущих на Фиджи. Перед нами прошли выступления папуасов с Новой Гвинеи, жителей Соломоновых островов, архипелагов Кука, Самоа, Тонга, Гилберта, Тувалу и, разумеется, меланезийских и индийских ансамблей Фиджи. Поразительное разнообразие художественных стилей и исполнительских школ, музыкальных и хореографических типов, этнических традиций открылось нам. К числу наиболее {161} архаических принадлежала, пожалуй, военная пляска с Соломоновых островов. Мужчины с разрисованными телами и лицами, держа в руках копья и палки, производили воинственные движения; имитация ожесточенной схватки и выражение торжества победы составляли главное содержание бурной и громкой пляски. У тонганцев всеобщее внимание привлек дирижер: он управлял оркестром и хором и одновременно сам включался в танец; и то и другое он делал в шутливо-пародийной манере, совершая уморительные движения и прыжки, жестикулировал и корчил рожи, вызывая всеобщий хохот. Это был своеобразный клоун, народный шут. Моментами его роль в танце пыталась занять немолодая пышная участница хора, и ее попытки включиться в танец девушек и повторить их грациозные движения производили комический эффект.
Девичьи группы с Самоа и островов Кука поражали изяществом движений рук и выразительностью поз и подчеркнуто контрастным сочетанием плавных и спокойных моментов танца с быстрыми, доведенными до предела ритмами в покачивании бедрами.
Замечательное искусство показал тонганец, исполнивший бурную пляску с ножами и горящими факелами. Беспрерывно жонглируя ими, он успевал производить ошеломляющие фигуры танца, ложился на живот, спину, вскакивал и т. п.
А рядом с этими экзотическими номерами мы видели группу девочек в школьных платьях, женские хоры из Культурного центра — это очень напомнило наши городские самодеятельные ансамбли.
Фестивальные вечера в Альберт-парке заставили вспомнить и по-новому осмыслить другие фольклорные впечатления, накопившиеся во время плавания по островам Океании. Всюду — на Берегу Маклая, Новых Гебридах, Западном Самоа, атоллах Фунафути, Маракеи, Бутаритари — легко и естественно возникали ситуации, когда исполнение фольклора превращалось в концертное исполнение коллективного порядка, когда фольклор выходил «на сцену». Неважно, что далеко не всегда была настоящая эстрада, как в Суве: на Берегу Маклая ею служила деревенская площадь, на Фунафути — народный дом, на Маракеи —