Песни радости, песни печали

На небольшой лужайке меж деревьев сиял своей белизной круглый столик, покрытый кружевом скатерти. Ножек у него будто и не было, он словно парил над разнотравьем. Быть может, он бы и упорхнул, не будь на нем увесистого хрустального блюда с горой яблок. Вот невесомые чашки из прозрачного фарфора могли себе позволить полет: они мерно поднимались в руках благородных богинь, дразня завистливые кружева скатерти.

– Ладушка, повели принести фиников заморских!

Богиня верности все прекрасно слышала, но не прикоснулась к колокольчику, а лишь ответила:

– Нет у нас ни заморских фруктов, ни ягод.

Макошь ленно перевела взгляд с одной березы на другую и почти пропела:

– Тогда пирога какого аль коврижку маковую. Что чаем пустым давиться!

– Не велела я печь ничего сегодня. Глядишь, не праздник на дворе, да и урожай был скуп в Буяне.

Взгляд Перуновой жены уткнулся в свекровь. Она развела руками, оставив чашку на кружевах, а брови ее поднялись удивленными дугами.

– Ладушка, какой праздник, какой урожай? Давно ли нас, верховных богинь, должны заботить новости из Яви? Я как ни приду, у вас полная чаша, стол накрыт, ломится от яств, да со всего Пятимирия гостинцев полно. А ты мне про урожай.

Она сняла верхушку пирамиды из яблок, понюхала рдеющий плод и бросила его в чащу.

– На что нам люди? Приносят же они дары да подаяния. Купцы везут товар из всех портов: то ткани алые, то жемчуга, то злато. А про еду… Диковинна речь твоя – что обсуждать еду? Ею всегда забиты сундуки и бочки, со всех концов материка, с любого острова с лихвой и прямо к нашему столу! Разве что с богами других стран у нас вражда, так вроде даже с Гермесом все уладили, спасибо доброй нашей Деметре – утихомирила торгаша!

Лада встала и молча отправилась в чащу. Через несколько минут она вернулась с брошенным яблоком. Потерла о ткань платья, а после, водрузив его обратно на вершину фруктовой пирамиды, сказала:

– Коли будем мы настолько глупы, чтобы не видеть, что окружний порядок измениться норовит, пребывать в безоблачном забытьи да счет людей своих забудем, то грядет темный час для нас. Все потеряем, Макошь. Смотрю в твой лик и вижу перемены…

Зеркальце богини судьбы подлетело с пояса к самому лицу. Оно послушно отражало каждый сантиметр божественной кожи.

– Что ты увидала? В чем перемена? Я не нахожу!

С упорством следопыта богиня изучала лоб и скулы, веки и подбородок, вертясь перед круглым резным зеркалом. Отражение накрыла рука Лады. Почти баюкающим голосом та произнесла:

– Ты безмерно прелестна, как в тот день, когда мы с тобой все решили. Но хоть судьбой людской заведуешь ты, от меня не скрыть неминуемого будущего: коль будем так же продолжать, скоро силы веры людской не хватит ни на что, даже на поддержание твоей свежести. А коль недостаток силы на лице твоем отразится, снова станешь горбатой старухой, какую в своем доме смогло бы терпеть лишь слепое веретено!

Макошь порывисто вскочила и отвернулась. Очи ее заволокли слезы. Она снова вперилась в зерцало, надеясь не увидеть в нем прежнюю себя: седую, дряхлую ягиню. Разглядев взамен морщин персиковый румянец, она спросила:

– За что ты так жестока со мной, Лада?

– Я не жестока. Просьба моя малая: подумать о себе и муже да перестать у него клянчить всякое…

– Да что «всякое»? Разве я прошу чего лишнего? Платье новое – всего раз в день, а то и реже, самоцветы – в неделю раз. А еда… Без разнообразия в блюдах мы и не боги совсем! Настроение наше – оно должно меняться неожиданно, а что для него лучше, как не яства, скажи?

Лада стояла молча, сложив руки перед собой, потупив взор. Веки ее были напряжены, ресницы подрагивали. Без лишних слов было видно, как тяжела ей эта беседа. Сделав несколько глубоких вдохов, она произнесла:

– Варенья яблочного принести тебе?

Богиня судьбы цыкнула языком и покачала головой:

– Дожили!

Всматриваясь в верхушки берез, Лада тихонько заговорила:

– Не ценим мы того, что имеем. – Взор ее вернулся к невестке. – А зря, Макошь. Не видела ли ты, как в храмах Перуна да Сварога поток уменьшился?

– Чушь!

– Это именно то, о чем я говорила. Ты далека от правды. Не хочешь ее видеть.

– Но мои вещуньи…

– Лгуньи! – неожиданно резко перебила ее Лада. Но тут же попыталась сгладить свой выпад: – Они хорошие, да только лгать им приходится, а все из-за твоих неуемных желаний!

Она хлебнула чаю, снова сделала глубокий вдох и закрыла глаза. Помолчав какое-то время и отдышавшись, продолжила:

– Что в Перунов дом, что в твои храмы, что в наши со Сварогом капища люд перестал тянуться. А знаешь, где эти люди?

– Но мне по-прежнему приносят и шелка, и фрукты – все, что я попрошу…

– Это мы последними запасами делимся, как же тебе втемяшить-то?! Перун у отца попросил, а он сыну отказать не может. А твои запросы… Впрочем, не хотела я тебя обижать, милая Макошь, а лишь посоветоваться да решить, что нам дальше делать. К Немизе наши девки ушли, а мужики, и знатные притом, Стрибогу кланяются.