Песни радости, песни печали

Такой озадаченной Макошь не видывали давно. Она невольно схватила яблоко и откусила. После внимательно его оглядела, вертя в руке, сделала еще один укус и медленно прохрустела белесой мякотью:

– Вкусные какие яблоки-то у вас! Сладкие!

– Яблоки сладки, а вот жизнь скоро горькой станет, коль мы не поймем, как людей воротить от Немизы. Понимаешь?

– Откуда же она взялась, эта дрянь?! – проговорила богиня судьбы, принявшись за следующий плод.

– Разбирательство можно прекращать.

Оставив размашистую роспись, Тарх взмахнул листком бумаги, чтобы чернила скорее высохли, и передал подчиненному-целовальнику. Тот мельком пробежался по письменам и горько выдавил из себя:

– Эх, мы были в полуаршине от победы, почти докопались до сути, виновницу отыскали…

– Ты о птице Сирин? Ее вину или хотя бы касательство доказать не получилось. И потом, за нее вступилась иноземная богиня, а этого, знаешь ли, достаточно, чтобы покрыть любой проступок.

Дружинник качал головой, рассматривая документ. В его очах, как полено в печи, догорала лучина надежды. Лишь взгляд коснулся широкой подписи Тарха – тлеющие угли будто окатило ледяной водой. Огонек в его глазах совсем потух. Голосом, лишенным всякой жизни, он произнес:

– Как скажете, ваше светлейшество. Тело родственникам отгрузили, все чин по чину, документ отнесу в нашу картотеку. Будут ли на сегодня другие указания?

– Ступай. Рвение твое ценю, но видишь – тут не пригодилось!

Едва дверь за целовальником закрылась, а Тарх, расслабившись, откинулся на спинку стула, как в его кабинет влетел запыхавшийся Финист. Было видно, что опричник спешил во все крылья и ноги. Добравшись, он наконец выпалил:

– Тарх Перунович, я за советом!

– Какая надобность несет тебя так споро?

Тарх поднялся из-за рабочего стола и облокотился о его поверхность обеими руками.

– Жениться, небось, надумал?

Наперсник Елисея сощурился, словно не понимая, о чем его спрашивают. Когда растормошенная голова наконец осознала Тарховы слова, он сконфузился и промычал:

– Нет, что вы, куда мне жениться? У меня служба, царевич, опять же…

– Так вслед за царевичем и женись. Опричники часто так делают.

Финист на мгновение оторопел. Он не имел обыкновения побаиваться царевых советников, ощущая себя равным им, но в компании Тарха ему бывало неуютно. Ждать чего-то хорошего от главного карателя Буяна было бы глупостью, да и спорить с ним представлялось Финисту не лучшей идеей.

– Значит, придется жениться. – Юноша сделал глубокий вдох. – Елисей захворал, и я беспокоюсь… Беспокоюсь, что хворь эта может быть связана с попыткой смуты.

– Продолжай, – велел Тарх.

– У опричника Салтанова, того, что предал за монеты, у него же нашли зелье?

– Нашли, допустим.

– Я думал, от Калевичей оно здесь в Буяне распространяется. Но ошибся, а сегодня узнал правду!

Память унесла Тарха десятью аршинами ниже, под землю, в тот день и час, когда он опоил снадобьем пленного князя и пригласил распутную девку надругаться над обездвиженным Радимичем. Опустившись обратно в объятия кресла и прогоняя стыд от воспоминаний о пытке, он промолвил:

– Зелье-то тут при чем? Путаешь меня, мысли смущаешь… О чем та правда, что ты отыскал?

– Вот все по порядку: насколько я могу ведать, мятеж замыслили князья из Кряжмы. Подкупили опричника государева, чтобы им помогал. Его, несчастного, во время смуты порешил Гвидон-царевич, а княжеские братья без голов на лобном месте остались. И думал я: то зелье, что они вечерами в Саду наслаждений пили и которым Елисея угощали, они с собою привезли. Но не они! И то не абы какое снадобье – оно для обрядов веры ненашенской сварено! – Вытерев влажные ладони о порты, он продолжал: – Елисей всю ночь вчера с девицей развлекался. И под утро, возвратившись незнамо откуда, в постель свалился, а самого знобит и лихорадит. Я за врачом тут же – думаю, простыл царевич, по ночам-то шататься, а он меня подозвал да шепнул: «Зелья мне, Финя, неси». Ну я к калачнику – у него в перший раз Фёдор, Калевичей дружинник, мне пузырьки отдавал. А там – ширма, и за ней…

Он замолк и вперился глазами в бутылку на краю стола.

– Попить можно?

– Да-да, вот, вина налей себе.

Опричник царевича булькнул красной жидкостью, вмиг осушил кубок. Пробежал кончиком языка по губам, ловя остаток вина, и полился совсем другой его голос, тихий и надломленный:

– За ширмой той был мой отец.

– Отец? Мыслил я: ты сирота круглая.

– Я тоже так хотел думать, но… – Финист замешкался, соображая, не хлебнуть ли еще, но счел это неуместным. Вернувшись к своему рассказу, он произнес: – Отроком я бежал от него, когда выведал, что он втайне от всех кланяется Чернобогу.

Глава Совета зажмурился, протер глаза и выдал:

– Финя, я совсем нить потерял. Елисей тебя за зельем послал, а ты отца нашел, так, что ли?