Песни радости, песни печали

Мила пыталась, но никак не могла вспомнить. Да и потом, она не привыкла думать, сколько времени уходит на естественные потребности, потому посчитала, что это не имеет значения.

– Я была занята разговором с приятными собеседницами и не вела счет времени… Сударь, не знаю, что еще вы хотите от меня услышать, скоро я озябну и не смогу произнести ни слова.

Целовальник хитро переглянулся с писчим, расправил плечи и пробасил:

– Не смею вас более задерживать, сударыня! Вы рассказали даже больше, чем я мог рассчитывать. – Он встал, поклонился и застыл в полусогнутом состоянии, намекая на то, что путь к теплой свободе открыт.

По пыльной решетке, которой было забрано окошко в двери соседней комнаты, ползала жирная муха. После нескольких дерганых движений вдоль металлической жерди она лениво взлетела в поисках чего-нибудь потеплее. Продолговатое узкое помещение венчало небольшое окно под самым арочным потолком, его поверхность тоже была очерчена клеткой чугуна. Из мебели – только рубленый стол и два стула, на одном из которых сидел, скрючившись, мужчина. Грязная рубаха была вся в следах запекшейся крови, волосы взъерошены, а борода клоками торчала во все стороны. Держаться ровно пленнику мешали не только кандалы, но и ссадины, поэтому он сидел, опустив голову и сгорбив спину. Казалось, в любой момент он может ненароком перекатиться и упасть на сырой земляной пол. Тишина была столь напряженной, что он слышал жужжание мухи, которая облетела гнутые железные кольца, торчащие из неровной стены, и нацелилась приземлиться на сидящего человека. Даже ей в этих казематах было не по себе от холода.

За спиной пленника лязгнула дверь и через секунду с грохотом захлопнулась. Испуганную муху сдуло сквозняком, другие звуки наполнили темницу. К пленнику приблизился тучный целовальник. Он размеренным шагом обогнул сидящего, примостился на край стола, попав в луч света из высоко расположенного окна, уставился перед собой и громко кашлянул:

– Неизвестный, без разрешения пересекший границу столицы Буянского царства, Буян-града, в компании подельников посредством плавательного средства без опознавательных знаков, к коим относятся надписи на водной линии и флаг, пытался высадиться на сушу без досмотра, обязательного к прохождению согласно распоряжению Совета поклонения, за подписью царя всего Буяна от Южных до Северных земель славянских, Салтана Великого. В связи с чем задержан и помещен в казематы временного содержания, а сейчас… – Целовальник оторвался от свитка, по которому зачитывал причины ареста, и посмотрел на пленника. – Сейчас, согласно закону о защите граждан Буян-града и введенному в городе Буян-граде режиму охраны царя и жителей от вновь прибывших, я, целовальник третьего разряда Ерислав Пориславич, служитель Тарха Перуновича в Совете мудрости и правды, буду производить допрос.

Шея мужчины в кандалах напряглась. Он приподнял голову и хрипло произнес:

– Я отказываюсь говорить с кем-либо, кроме царя.

– Молчать! – рявкнул целовальник. – Допрос здесь провожу я, а твое дело – отвечать четко, ясно и по делу, а не перебивать меня, когда тебе вздумается! Меня, наделенного силой слова Тарха, а значит, и самого Перуна! Будешь пререкаться – отправлю в одиночную камеру гнить до Дня милости Овсеня[20] в лучшем случае да паек назначу самый малый, чтобы сдох там от цинги!

Возмущение разогнало кровь целовальника и заставило его встать и пройтись вдоль шершавой каменной стены взад-вперед. Убедившись, что пленник услышал его слова, он продолжил:

– Так-то лучше! Чужеземцу, да такому грязному и вонючему, нечего делать здесь, в Буяне. А он еще к царю-батюшке просится! Ты на себя посмотри, оборванец! От таких, как ты, Совет поклонения законы издает! Даже без предписаний всяких понятно, что от вас только вони и хвори ждать можно. Мне отвратительна даже мысль о том, что приходится быть в одной комнате с тобой. Но я достаточно милостив и верно служу Совету мудрости и Тарху, а значит, должен предоставить своему старшине твои объяснения. – Целовальник сплюнул в сторону сидящего и отвлекся на муху, возобновившую поиски съестного в окружающей сырости. – Вон, даже муха на тебя садиться не думает – до того ты жалок! – Он прицелился и вдавил насекомое в камень, размазав его останки по стене. Отряхнул руки и спросил: – Кому поклоняешься?

– Мое имя Гвидон, и я буду говорить со своим отцом, царем всего Буяна, от Южных до Северных земель славянских, Салтаном Великим. – Пленник выпрямился на стуле, и его глаза, точно демантоиды, заиграли оттенками зелени под лучом света из окна.

Теперь стало понятно, что это высокий, ладно сложенный человек с пронзительным взглядом, однако под грязью и рваньем, в которое он был облачен, рассмотреть молодость было крайне трудно. Целовальник оценивающе посмотрел на него, громко вздохнул, встал и подошел вплотную.