Песни радости, песни печали

Ответа она не дождалась. Как всегда. «Все что угодно его может разозлить. Ждет от всех самостоятельности, но как что не по его хотению – обижается и молнии насылает, а потом думает, вспоминает, кто чем не прав был. Нет чтобы поговорить! Ребенок, самый настоящий ребенок!» Макошь рассматривала напряженную спину Перуна. Сквозь тонкую ткань проступали широкие, налитые мускулы, лопатки грозно торчали из-под одеяния. Взгляд ее скользнул по кубку. «Себе, что ли, тоже налить?» Вставать лишний раз было совсем невмоготу. Она протянула руку к подоконнику, незаметно взяла кубок и неслышно отпила небольшой глоток. Многое с Перуном приходится делать втихую.

– На место поставь, ты же мне налила! – раскатисто прогремело в комнате.

Макошь спокойно вернула кубок на место, облизала губы и снова тяжело выдохнула. Опять взор ее впивался в могучую спину. «Какой же ты козел, Перун!» – подумалось ей. Она порывисто встала, снова подошла к столику и плеснула в другой кубок вина из кувшина. Мигом осушив содержимое кубка, она брякнула им по мрамору столешницы, резко выпустила из себя воздух и вновь взялась за кувшин. Вот уже второй кубок был наполнен рубиновым напитком. Держа его в руках, богиня судьбы вернулась к окну. Совладав с желанием облить вином такую сейчас ненавистную спину, Макошь предприняла очередную попытку выведать, что стряслось:

– Кто посмел тебя потревожить, владыка Прави[21]?

Она было приготовилась к тому, что Перун снова отмолчится или будет бессвязно ворчать что-то себе под нос, но он неожиданно охотно ответил, звучно отхлебнув знатный глоток вина:

– То одно, то другое. Люди эти совсем страх потеряли, своенравничают, не спросясь. И ты еще из моего кубка лакаешь!

– Перун, я сделала малюсенький глоток, а ты на меня ополчился, будто я море выпила! Не хочешь говорить – молча играй со своими зарницами, а не сыпь оскорблениями на свою достойную жену! – Она швырнула свой кубок на подоконник, и по резным его доскам тут же разлились кроваво-красные лужи. Богиня порывисто развернулась и быстро направилась к двери.

– Стой же ты, глупая! Разве не хочешь знать, что начудили в Буяне? – Он повернулся в сторону жены и примирительно поднял руку. Дождавшись, пока супруга смягчится и посмотрит на него, Перун продолжил: – Значит, хочешь. Салтан совсем трёхнулся на своем золотом троне! К ним бочка приплыла, а в ней оборванец. И говорит он: «Я твой сын!» А его – что, на плаху? Нет же! Ну ничему людей прошлое не учит!

Небо за спиной громовержца залилось белым светом. Взрывы грохота прокатились, казалось, по всему Пятимирию.

– И правда, умом он, что ли, тронулся! Понятно, что этот оборванец не кто иной, как проходимец! Сколько годов прошло? Любой норд сообразит, что в этой бочке не то что человек – никакой бог столько не вытерпит! – Макошь вмиг забыла про грубости мужа. Ничто так не объединяет в жизни, как обсуждение сплетен. – Проходимец, это ясно.

– Знаешь, Макошь, кто он – дело десятое. Мы прекрасно помним случаи, когда ничто становилось всем.

– Здесь волноваться нет причины. – Богиня наткнулась взглядом на расплескавшееся вино, и ее вновь обуяла жажда. Она добралась до подоконника, подняла кубок и жадно хлебнула из него. – Разве у твоих жрецов есть какие-то изменения? Перунов дом полон верных и процветает. В своем я наблюдаю то же. Даже дев, что приехали свататься к мальчишке-царевичу, и тех увещевают жрицы. Кого подарком, кого угрозами. – Она снова сделала глоток и поймала непослушную каплю, норовившую сбежать по кубку. Облизав мокрый палец, она молвила: – Народ любит своего правителя, уважает его сына, так что беспокоиться не о чем.

– С людьми надо быть крайне осторожным! И если Салтан своей пустой головой этого не понимает, то скоро лишится всей власти. Помяни мое слово! – Перун с глухим звоном коснулся кубка жены своим, после чего осушил его залпом. – Нам на руку, чтобы власть Салтана была нерушимой и чтобы сила поклонения не угасла. Не хочется думать, к чему может привести неверие. Еще одной войны Пятимирие не выдержит. И тогда мои молнии покажутся людям детским лепетом.

За дверью послышались приближающиеся шаги. Северная княжна не планировала выходить из дома так рано, поэтому, несмотря на полуденное время, полулежала в постели и читала очередной роман. Дождь стих только недавно, значит, с подругами они встретятся не раньше трех, таков был уговор. Троекратный стук оторвал ее от чтения, она отложила книгу, переместилась к изножью узкой кровати и громко спросила, кто стучится в ее покои. В ответ она услышала мощный мужской голос, сообщивший, что беспокоят ее из царского двора и дело совершенно безотлагательное.

Ладимила вскочила как ошпаренная. Осторожно подошла к двери, убедилась, что та заперта, и попросила уточнить, что за дело интересует незнакомцев средь бела дня.

– Сударыня, откройте, мы пришли за вами!

«Целовальники, не иначе», – решила Мила.