Песни радости, песни печали

– Сударыня, вы сами сможете передать записку своим подругам. Сразу после переезда!

Мила непонимающе впилась в его светящиеся глаза. «После переезда? Куда?» Как будто услышав ее безмолвный вопрос, он поспешил объясниться:

– Ваши новые покои в паре минут ходьбы от упомянутой вами площади. Потому и путешествие не займет много времени!

– Да, как я и обещал. – Сиреневый наконец-то выгадал паузу в словах своего напарника и быстро, пока его не заткнули, затараторил: – Во дворце освободились комнаты, и мы присланы сопроводить вас в новый дом! – Он подлетел к княжне, схватился за набитую вещами наволочку и спросил: – Вы возьмете только подушку?

Новые покои представляли собой вереницу богато обставленных, просторных комнат. Потолки подпирали резные пилястры, а на окнах переливались всеми цветами радуги живописные витражи. При входе была устроена чайная для приемов, самой заметной деталью которой, помимо полукруглого шкафа, полного фарфора – подарка из Восточной империи, – был огромный портрет Салтана в золоченой раме – такой же, какой княжна видела и при входе в Сад наслаждений царевича, и в иных благородных кабинетах. Двойные массивные двери открывали доступ к другим помещениям: комнатке для прислуги («Наконец-то есть местечко для Добродеи! – пронеслось в голове у Милы. – Где же моя голубушка?»), оборудованной по последнему слову века уборной и широкой проходной гардеробной, полной дверок, ящиков и полок. Венцом этой анфилады была опочивальня, размерами не уступавшая иным бальным залам. Завидев царских размеров кровать с бесчисленным количеством подушек, Мила с нетерпением стала дожидаться ухода слуг, чтобы с разбегу запрыгнуть на толстые перины и насладиться их негой, валяясь до самой встречи с подругами. На кушетке, обитой у изножья бордовым бархатом, ее ждала небольшая шляпная коробка, обвязанная разноцветными атласными лентами. Кажется, у кровати появился серьезный конкурент.

Проводив прислужников, Мила бросилась к кушетке – открывать подарок. Внутри коробки была еще одна, а в ней – шелковый мешочек, из которого княжна извлекла невиданной красоты украшение. Глянцевая заколка для волос была вся усыпана глазками крошечных диамантов, а посередине виднелся символ, которого она никогда не встречала. Он напоминал колесо мельницы с четырьмя широкими треугольниками лопастей. Таинственная эмблема была инкрустирована крупными синими самоцветами, которые загадочно переливались на солнце. Как Мила ни искала, записки с указанием дарителя найти не удалось. «Верно, царевич», – улыбнулась она про себя и приложила заколку к волосам.

Темный коридор был наполнен зловонием. Тарх обратил внимание на огоньки в масляных лампах – они подрагивали то ли от сквозняка, то ли от воспоминаний о метавшихся в этих стенах мятежных душах. Длинный узкий проход был отмечен чередой открытых дверей. За их откосами трудяги из погребального отдела Совета мудрости и правды готовили тела умерших к отправке в последний путь. Тарх заглянул в одно из мертвенно-темных помещений: на плотно сколоченной лавке возвышалась небольшая ладья, в которой лежал покойник. Глаза его накрывали две увесистые медные монеты, а рядом, на приставном столике, стоял глиняный сосуд-домовина. Средний палец правой руки усопшего был обвит серебряным прутком, конец которого был опущен в плошку с землей. «Все по канону, молодцы, – мысленно похвалил он своих работяг. – Но откуда этот назойливый шум?»

Громкие звуки здесь и вправду можно было услышать редко, разве что когда ладья или носилки с трупом не вписывались в узкие повороты и грохотали о каменные стены. На этот раз были слышны голоса, и Тарх отправился искать причину шума. В конце коридора, у самого выхода, в очередной открытой комнате, он обнаружил почти весь погребальный отдел, можно сказать, полным составом.

– Что за странный пир? – с порога поинтересовался сын Перуна. – Вы совсем с дуба рухнули – здесь праздновать да трапезничать?

В помещении и правда было много еды. Со всей покойницкой сюда снесли всю свободную мебель, которая была заставлена яствами. Посреди блюд возвышалась ладья с телом Дамианоса. Он был омыт, переодет в богатые одежды, а глаза, как это и полагалось в Буянском царстве, накрыты монетами. Завидев старшего, собравшийся люд притих и повставал с лавок. Один из них, лекарь и начинающий алхимик, передал свою тарелку соседу, обтер руки о белый льняной кафтан и подлетел к Тарху:

– Все объясню, дражайший наш Перунович!

Тарх знал наверняка, что на подобные фамильярности его сотрудники идут, когда хотят начать разговор, требующий особой доверительности. Скрестив руки на груди, он вопросительно уставился на лекаря.