Песни радости, песни печали

– Если самозванец в самом деле окажется Гвидоном и после проявит себя как талантливый управитель, верный тебе, твоим заветам и Перуну, то я не против отдать ему власть. – Елисей снова втянул в себя дым через длинную трубку, идущую от прозрачной вазы, накрытой металлической чашей с тлеющими угольками.

– Но… как же так, сынок? Я растил тебя как своего преемника, а ты так запросто отказываешься от престола! Понимаю, что ты молодой человек… со своими интересами, но все же пока ты мой наследник!

– Да, я в плену своих страстей, отец. – Царевич выпустил очередную стайку аккуратных, ровных колечек. – Это ты с младых ногтей грезил властью, я же – другой. Меня устроит все как есть: безграничные ресурсы на мои… хм… увлечения, в мою жизнь никто не лезет, а вы мудро управляете страной.

Царь не мог поверить в услышанное. Он откинулся на мягкую спинку кресла и развел руками:

– Ты ранишь меня в самое сердце. Если бы все было так просто… Вокруг нас враги!.. Я даже не говорю про нордов, бесконечно напоминающих нам о том, что ослаблять хватку нельзя, чуть отпустишь вожжи – они тут как тут со своими мечами. Остальные-то государи только словесно выражают свои недовольства, и чаще всего Тарх с ними как-то договаривается. Князья Николичи мой покой разбередили не на шутку: были доносы, что они подговаривают людей против царской власти, прикрываясь верой в Стрибога, переворот, что ли, готовят. Самозванец еще этот…

– Ты бы хотел, чтобы он был твоим сыном? – прервал рассуждения отца Елисей.

Салтан застыл, не зная, что сказать. Он привык быть достаточно прямолинейным с другими и строгим к себе и не способен был открыто врать. Слишком долгое молчание, впрочем, могло обнажить его неуверенность, посему владыка всего Буяна поторопился с ответом:

– Ты мой любимый сын, Елисеюшка. Нет тебя роднее. Ты плоть от плоти моей, кровь от крови. Смотрю на тебя, а будто себя вижу в юности. – Салтан встал и прошел к выходу. После остановился и обернулся к царевичу. – Хотел бы я, чтобы у тебя был брат? Да, сын мой, это то, что занимает мои думы непрестанно. Я просто… – Голос царя резко прервался. Салтан почувствовал подкатывающий к горлу комок и переждал, пока тот отступит. – Просто всегда надеялся, что он может быть жив. Два сына лучше, чем один, согласись.

– Соглашусь. Если никто из них не лукавит.

– Коли окажется, что он лжет, прикажу казнить его тотчас же! – Салтан расправил плечи и громко проговорил: – В восемь ужин с вятшими девицами, теми, что остались в Буяне. Молю тебя: не опаздывай и оденься как подобает.

Калитка, ведущая в Сад наслаждений, скрипнула и захлопнулась.

Перезвон кубков заполнял пространство парадного зала дворца, отражался в высоких сводах, споря с приглушенным гамом множества голосов. Юркие лучи закатного солнца пробивались через разноцветные витражи величественных окон, создавая причудливые узоры бесчисленного количества оттенков. Подходя к распахнутым резным воротам, княжна вспомнила, как оказалась здесь в первый раз. Тогда, не успев прийти в себя после долгой переправы, в пыльном дорожном платье, она мечтала поскорее выбраться из этих ослепительных расписных стен. В этот вечер ей тоже было не по себе, ведь предстояло знакомство с владыкой всего Буяна, а еще общение с лучшими девами Пятимирия, теми, кого наследник престола рассматривал на роль своей будущей жены, и, несомненно, ждала встреча с самим царевичем. От волнения она совсем запамятовала воспользоваться предложением Сирин и позаимствовать у нее очередное платье, поэтому облачилась в тот же наряд своей подруги, в котором была на вечере Алконост в «Брячине». Перья на подоле седого бархата, казалось, были готовы превратить княжну в неземной красоты птицу, под стать ее новым подругам.