Песни радости, песни печали

– А меня? Меня, Деметра, вы простили?

Действие порошкового снадобья, несущего доброту, вероятно, закончилось. К усталым переспелым глазам-оливкам богини вернулся привычный колючий взгляд, а подбородок выпятился в искреннем недовольстве всем сущим.

– Видишь – тебя отпустили? Час битый пришлось этих буянских уговаривать. А благодарности никакой. Мальчишка тот, что помер, и так сюда сослан был, в этот край невеж, чтоб у нас ничего не начудил. А сгинул – так и с плеч гора…

– Не знаю, как и выразить свою признательность, о всемогущая Деметра!

Сирин хотела было для пущего эффекта броситься ей в ноги, но посчитала, что это будет излишне фальшиво. Поймав острый взгляд богини, она почувствовала, как внутри все сжалось. Но от возникшего ощущения, что новой встречи с Деметрой может не случиться, она вся подобралась, глубоко вздохнула и поторопилась спросить о том, что беспокоило ее все эти годы:

– Благодарность моя за освобождение из тюрьмы не знает границ. Но могу ли я просить еще об одном одолжении – избавить меня от проклятия?

– Какого проклятия?.. А, ты об этом… да не было его никогда.

– Как не было?

Земля с новой силой стала уходить из-под ног. Хорошо, что рядом по-прежнему высилась стена терема Совета мудрости и правды. Схватившись за нее, Сирин опустила голову и, глядя исподлобья, прошептала:

– Проклятие было… оно же действовало!

– То был порыв злости, глупая! Я вам сказала первое, что пришло в голову, а вы и поверили. А что мне было делать? Обещания вы не сдержали, нужно было вас как-то проучить. Вы должны были понимать, что я в печали. Отошла же ведь. – Деметра всплеснула руками и неприятно ухмыльнулась: – А проклятия не было, что ты! Не умрут твои возлюбленные от того, что тобой овладеют, да с ума не сойдут!

Богиня хмыкнула, потерла нос, развернулась и направилась по мостовой в сторону порта.

Услыхав звук ее шагов, дева-птица с трудом разогнулась, оторвалась от стены, и из нее исторгся почти утробный стон:

– Но ведь умирали!

– Это просто совпадение, девочка моя. Не проклинала я вас!

Из-за стены выскочило вездесущее солнце и полоснуло Сирин своим лучом. Глаза мгновенно защипало, и не успела девушка что-либо предпринять, как чихнула на всю площадь.

– А ты сомневалась! – весело крикнула уходящая Деметра. – Правду говорю!

– Гляжу, во внеурочный час к Верховному обращаешься?

Салтан обернулся на голос, эхом разносящийся по пустой божнице Перунова дома.

– Зачем звал меня, владыка буянский?

В широком проеме открытых дверей высилась фигура Тарха.

– Вы с Трояном правы были, – проговорил Салтан, поднимаясь с колен. Он еле коснулся постамента, несущего на себе самое главное в этом молитвенном зале – осколок Алатырь-камня, кристалл размером с великанскую руку. Тот переливался ежевичной синью, жадно поглощая дохлые лучи света, падающие через зенитное окно, отчего божница была темнее ночи. – Зря покинул я нашего бога, оставил его без своих молитв. За то и карает он меня, посылая испытания на мою седую голову!

– Едва ли отец стал бы тебя испытывать, Салтан, – усмехнулся Тарх. – Если нахлынувшие невзгоды и есть плод чьих-то чаяний, то не Перун в том повинен и не Макошь, знаю точно. Кто бы мог за ними стоять? Мне неведомо. – Глава Совета обогнул святыню и добрался до стола, полного корзин и свертков. – Чем решено задабривать? Авось и мне что приглянется?

– Коли ты узел моих сомнений разрубить сумеешь, отдам все, что видишь, без остатка.

Под отрезами расписных тканей в корзинах обнаружились колбаски, творог, большие бутыли вина и браги. Другие лукошки были полны плодов – ароматных фруктов и ягод. «Кислые, наверное, северные». От одной мысли рот Тарха скривился и заполнился слюной.

– Даже и не знаю, что из этих бесценных даров выбрать.

– Шутки в сторону, Тарх Перунович. Дума крепкая меня гложет.

Кристалл Алатыря вспыхнул ярким светом, заставив главу Совета мудрости и правды взглянуть на себя. Он отпрянул от корзин и проговорил:

– Мне и гадать не надо, что занимает твои мысли. Ты хочешь знать, кого я считаю более достойным – Гвидона или Елисея?

– Достоинство – качество очень относительное и уж точно не главное для правителя. Каждый из них сам с собой договориться сумеет – в этом сомнений у меня никаких. Но вот кому отдать трон?..

– Мне показалось, что казнью князей Калевичей мы однозначно даем понять всему Пятимирию, что Гвидон выступил твоим защитником. Следовательно, что остается?

– А если он меня обманул?

– Это возможно, – ни секунды не размышляя, выпалил Тарх.

– Даже если он действовал по совести и правда сумел разгадать хитрый план князей, есть одно обстоятельство, переступить которое – значит для меня нарушить слово.

– Ты обещал свой трон кому-то? – Тарх застыл в изумлении.

– Именно так. Обязался перед Ильмерой, поклялся практически, что наследником должен стать Елисей… И вот что не дает покоя моим сединам: как только младший брат взойдет на престол, он в один момент уничтожит старшего, да и его мать в придачу, из мести уничтожит!

– Гвидона – в Кряжму! Ты же Довислова уже отстранил?