Песни радости, песни печали

– Да, погнал его в шею. Раз за детьми своими приглядеть не в состоянии, то зачем ему княжеством управлять? Но для Гвидона то гибельное место: народ против него настроить будет слишком просто. В круге опричников держать его? Ну что за жизнь для моего сына?!

Вдруг каменное основание святыни издало невзрачный треск. Осколок Алатыря засверкал, заискрился, а после стих и стал пульсировать, мерцая, будто выправляя дыхание. Тарх подошел к постаменту, кусая губы, и долго смотрел на холодное сияние камня. После глаза его округлились, а рот исказила кривая улыбка. Он обернулся к царю и выпалил:

– Все проще простого, Салтан! Посылай за писчим!

Открывшаяся дверь впустила в читальный зал книгохранилища не только Армауна: вместе со старцем в помещение ворвался порыв ретивого воздуха. Он шмыгнул под пузатый стол, облетел все четыре его массивные ножки и вслед за этим резко взобрался под самый потолок, в высоте которого по-хулигански раскачал желтые светильники. Тени от их перегородок запрыгали по всем столам и полкам, плясом своим расцвечивая здешний монотонный порядок. Непривычная игра световых зайчиков заставила Гамаюн оторваться от толстенного фолианта, который она листала битый час под любимой цветастой паутиной витража, сплетенной на высоком окне.

– Салиму![38]

Отчего-то дева-птица нестерпимо захотела обнять почтенного Армауна, но пресекла свое желание и наспех поклонилась. Тот улыбнулся и мельком глянул на обложку ее книги.

– Все читаешь о доменных печах северян?

– Да, никак не возьму в толк, как пламя в них может гореть, не прерываясь, на протяжении стольких лет! Неужто Локи, при всей его бурлящей жизни, непрестанно следит за тем, чтобы жар не угасал? И золой не забиваются продухи, и никакой косой ливень не зальет того огня? Волшебство, да и только! Но в книге лишь хвальбы да перечень того, как печь помогает кузнецам ковать невиданной красоты орудия! Ни слова об устройстве!

– Чутье у тебя, Гамаюн. – Старик озорно зыркнул и проговорил: – Не далече как сегодня на повестке Розмыслов… Подожди, ты же слышала? Какой счет буянцам, обреченным на казнь за попытки выкрасть тайну доменной печи?

– Нет, сударь, я от таких вестей стараюсь оберегаться. Видимо, сегодня снова кто-то попался?

– Счет тот за два десятка перевалил. И за каждой казнью следовали канитель и обвинения в адрес царя буянского. Мне по секрету рассказали, что больше повешенных не предвидится.

Гамаюн на какое-то мгновение задумалась, но, не найдя ни единого предположения о том, что могло стать причиной окончания этой вражды, произнесла:

– Меньше смертей – меньше печалей. Это прекрасная новость, что еще добавить?..

– Не смогу раскрыть, какой ценой, но поделюсь: Розмыслам теперь известно, как создать такую печь!

Глаза девы-птицы округлились, от неожиданности она прикрыла ладонью рот, после рука ее сползла на ключицы, а уголки губ разлетелись в улыбке.

– Прямо у нас в Буяне? – радостно прошептала она.

– Да. И открывают ее уже послезавтра! Тайна оказалась простым решением: в суглинке вырывают колодец под стальной чан – такое своеобразное кострище. Внизу продухи – ну это понятно, от них трубки на поверхность. Это ты и так знаешь. Но главное! В середину круга приходит еще одна соломина, по которой подают горючие испарения из недр. Их-то и поджигают.

– Решение и правда нехитрое. И как только норды догадались быстрее наших?

Старик сощурил глаза и покачал головой.

– Забавно, что «нашими» мы называем тех, чья земля нас приютила, а не тех, кого оставили в родном краю…

Гамаюн поймала этот то ли упрек, то ли наблюдение и зарделась. И тут же ее мысли всколыхнуло воспоминание о последних соотечественниках, которых ей довелось видеть.

– Благоразумный, – буркнула она, обратившись к собеседнику, – гости еще не оставили вас?

– Да, это я к чему, – будто не слыша ее, заговорил старик: – «Гости», как ты их называешь, открыли мне другой секрет. Алхимический. При сбраживании жидкости они используют в дополнение к основному прибору охлаждающий сосуд, что позволяет перегонять чистую огненную воду… – Он подошел близко-близко и очень тихо зашептал: – О, как бы мне хотелось вырвать сердца из их жалких, тщедушных туловищ! Мы оба из южных широт, кровь в наших венах бежит горячая, кипучая… И перед тем, как решить, какой участи достойно это вылюдье, стоит остудить вино внутри нас, охладить рассудок. Я не смыкаю глаз с тех пор, как ты мне все поведала. Исправить несправедливость, с тобой произошедшую, мы не в силах. Но отомстить… И сделать это умно, изящно – вот что крутится в моей голове.

Гамаюн впилась плотоядным взглядом в старика и отчеканила:

– Да, жажда мести и во мне разжигает огонь такой силы, что ни в какой доменной печи отродясь не видели!

Восхищение ученицей обуяло старика. Он все боялся, что скромница откажется участвовать в его плане, пойдет на попятную, испугается согрешить, в конце концов. Но нет. Наследственность – упорная сила, ведь даже в кроткой Гамаюн она смогла разбудить алчущую страсть отца и непробиваемую гордыню матери.