Песни выбрали меня

Мы вбежали в зал, с мороза разгоряченные, румяные, глаза, видимо, сверкали так, что ребята перед нами расступались, или мне только так казалось, не знаю. Но ощущение, что мне все по плечу, когда рядом со мной она и вот ее ладонь в моей руке, как всегда, такая горячая и родная… И мы закружились! Юбки развиваются, сапоги скрипят, лица вокруг сливаются и хохочут, веселье щедро разлито в воздухе. Как вдруг кто-то грубо выдергивает меня из всего этого великолепия.

– Лещенко, отставить дикие пляски! Чтобы духу твоего здесь не было! – меня как водой окатило. Конечно, это был комендант. Его вообще раздражали люди, особенно те, кто радовался жизни. Это была его регулярная практика – унизительно выгонять срочников из зала. Обычно с ним никто не связывался, это-то и понятно – он старше по званию, желчный мстительный человек, который способен на любую подлость.

Я видел, как вспыхнула Лариса от смущения, как же тут было смолчать…

– Товарищ майор, я считаю недопустимым так разговаривать даже с рядовым, – сказал я запальчиво, кровь стучала в висках и я от обиды уже не соображал, что делаю. – Тем более я ни в чем не виноват!

– Молчать! Ты с кем разговариваешь?! Неподчинение приказу?! – вопил он, брызгая слюной.

– Я отказываюсь вам подчиняться. – Я понимал, терять мне уже нечего. И уже представил, что прямо сейчас из танцевального зала Дома офицеров меня отправят под трибунал под злорадный смех майора.

– Ты у меня еще попляшешь, Лещенко, везде попляшешь! Это я тебе обещаю, – просто взорвался от психа майор. Сжимая и разжимая кулаки, он растолкал «кольцо оцепления» из срочников и штатских, которое быстро образовалось вокруг нас во время этого непродолжительного конфликта.

И майор чеканными шагами отправился прямо к члену военного совета, к генералу Лебедеву, который в свое свободное время часто посещал Дом офицеров. Ситуация накалялась, одна была надежда – генерал слыл человеком адекватным и самодуром никогда не был.

Мы с Ларисой в полном молчании стоим в стороне, как вдруг ко мне подлетает солдатик:

– Лебедев тебя вызывает! Бегом!

Проводят меня к генералу, только собираюсь докладывать, как меня нетерпеливо прерывает тот самый майор, который здесь же стоит:

– Да что тут говорить! Под трибунал его и все дела!

– Майор, отставить. Когда вы, майор, научитесь разбираться со своими солдатами без участия высших чинов? – он устало вздохнул. – А теперь, раз уж дело дошло до меня, стойте и молчите. – И, обратившись ко мне, произнес: – Докладывайте, я слушаю.

И я все рассказал: и что гастролируем мы месяцами без выходных, и что наконец появился у нас свободный вечер, и мы пошли на танцы. Причем не по собственной прихоти, а по выписанным документам. Предъявил генералу свою увольнительную, которую нам выписал Мальцев, наш руководитель ансамбля.

– В чем, собственно, конфликт, не пойму никак, – генерал перевел взгляд на коменданта, но увидев, что тот буквально давится ругательствами, нетерпеливо махнул рукой, давая знак ему не выступать, и опять дал слово мне.

– В грубом отношении товарища майора к солдатам, товарищ генерал, – сказал я уже спокойно, понимая, что правда на моей стороне.

– Всё ясно, Лещенко. Вы свободны.

– Товарищ генерал, разрешите остаться в зале.

– Рядовой, у вас есть увольнительная и свободное время. Так что препятствий не вижу. Оставайтесь, где вам угодно.

Я круто развернулся и пошел к Ларисе, которая стояла тут же невдалеке возле колонны и слышала все до последнего слова. Ее глаза горели таким счастливым огнем, что я понял: не напрасно я ввязался в этот конфликт.

Комендант, как потом выяснилось, получил еще выговор за появление в нетрезвом виде.

Майор этот потом вообще старался меня избегать, видно, с таким дерзким рядовым лучше было не связываться, себе потом дороже.

* * *

Весна 1963 года была полна надежд. Но до этого служба шла по накатанной колее, и ничего не предвещало волнений, пока один субботний день всё не изменил. Мне дали увольнительную, и я побежал на станцию встречать Ларису. Как только ее увидел, понял, что-то стряслось. Всегда смешливая Лариса отводит взгляд, выглядит молчаливой и грустной. Добрались мы до лавочки, чтобы спокойно, не на бегу, поговорить. Хотя на улице сырой промозглый март, но холода от волнения совсем не чувствуется.

– Лева, я наконец приняла решение. Я не хочу всю жизнь быть медсестрой, я хочу дальше учиться…

– Но это же прекрасно! – выдохнул я, радостно осознав, что это не самая худшая новость. – Я вот тоже после армии обязательно в ГИТИС поступлю. И тебе, правильно, надо учиться.

Я еще долго, бравурно что-то говорил, строил планы. Но она меня тихо прервала:

– Послезавтра, Лева, послезавтра я уезжаю домой в Ворошиловград. Буду готовиться к поступлению в медицинский институт, а летом – поступать. Что ты молчишь Лева?

А я не знал, что сказать, взял в свои руки ее ладони и подумал, как же я, оказывается, привык к нашим пусть и редким встречам.