Песни выбрали меня

Остается добавить, что отборочные туры я прошел, экзамены сдал и счастливый… не вернулся в армию, ведь с осени у меня начиналась жизнь гражданского человека.

Глава пятая ГИТИС. Театр оперетты

Первые учебные дни в ГИТИСе запомнились мне шумом хлопающих дверей, громким смехом, свободной, задорной молодостью, от которой кровь разгоралась так, что казалось, что весь этот мир открыт для нас. Да наверняка у каждого подобное творится в душе, когда тебе чуть за двадцать и ты полон надежд.

Попал я в группу к Понтрягину Павлу Михайловичу, которого я хорошо знал еще с моих первых попыток поступления в ГИТИС. Но его особый метод преподавания, надо сказать, меня очень удивил. Все эти гаммы, распевки он категорически не признавал. Приходишь на занятия, а Павел Михайлович прямо с порога заявляет: мол, на что ты сегодня способен, давай показывай. И начинаем мы петь, но сначала не сложные арии или романсы, а простые. Это и есть особый метод Понтрягина, то есть мы распевались, исполняя уже конкретные произведения от простых к сложным. Метод Понтрягина заключался в простом для русского человека способе: чтобы завтра было всё готово и без отговорок! Благодаря такому подходу к обучению, я за два курса выучил и спел около сотни романсов и несколько десятков сложных арий.

– Эй, Лещенко, – часто раздавалось на весь коридор, – опять приехали из музыкального театра, тебя на просмотр требуют.

Особо талантливых студентов приглашали на подработки исполнять романсы, эстрадные песни на различные концертные площадки. Я уже с первого курса ездил на подобные «гастроли». Во-первых, мне нравилось исполнять репертуар современной эстрады, а во-вторых, за это даже платили, пусть немного, но это был реальный гонорар за работу, которая мне всё больше и больше нравилась.

«Ну что, можно и на просмотр, – думал я, нисколько не волнуясь, Понтрягин довел меня до достаточно высокого уровня. Оперные арии? Пожалуйста! На итальянском? Да сколько угодно.

Но признание сокурсников, преподавателей, заезжих специалистов из музыкальных театров, всё это отошло на второй план, как только мой голос не выдержал нагрузки. Но это было позже, а пока я наслаждался своими небольшими триумфами.

* * *

Понравилась она мне сразу, я увидел ее на сцене, но не как зритель, а как ожидающий своего выхода за кулисами артист. Никогда раньше ее не видел, хотя знал, что учится вместе с нами в ГИТИСе. Удивительная, подумал я тогда, мало того, что обладает чудесным меццо-сопрано, но и красива – тонкая, белокурая, строгая, к тому же стильно и изысканно одетая, что в наше-то советское время было практически невозможно. Словом, пленен я был бесповоротно.

– Знаешь ее? – спрашиваю у стоящего рядом со мной однокурсника, он, надо сказать, как я, слушал ее, открыв рот.

Он ничего мне не ответил, только своим крайне изумленным взглядом дал понять, что не о чем разговаривать с человеком, который не знает эту певицу.

Выручил приятель, который стоял здесь же:

– Лева, ты чего? Первый день в институте? Абдалову не знаешь, что ли?

Ах, это Алла Абдалова… В институте она была у нас популярна как студентка, подающая большие надежды. И понятно, что здесь роль играла не ее внешность, а сильное меццо-сопрано. Имя ее было у меня на слуху, а вот видеть еще не довелось. Ведь я учился всего пару месяцев, а она была уже на третьем курсе.

Надо было действовать, и немедленно, чтобы не превратиться в одного из толпы ее безыменных воздыхателей. У меня созрел простой по своей гениальности план. После выступления я подлетаю к парню, который, закатывая глаза, давал понять, что ему доступны многие секреты из жизни Абдаловой, и так небрежно ему и говорю, кивая в сторону Аллы:

– Интересно, где живет, в центре, наверное.

– Не, не в центре, где-то на Хорошевке.

– Ааа… – еще равнодушнее протягиваю и пячусь незаметно назад, к гримеркам.

Подхожу к группе старшекурсников, среди которых и Алла, и говорю:

– Никто случайно в сторону Краснопресненской не едет? А то неохота одному тащиться.

– Я еду, – говорит тихо Алла.

Я аж подпрыгнул, правда, мысленно: «Сработало!»

– Может, тогда вместе, чтобы не скучно. Если ты, конечно, не против.

– Почему бы и нет, – говорит Алла.

И мы двинулись к метро, не скажу, что вел я себя обольстительно, скорее много говорил и дурачился, но Алла, несмотря на свою серьезность и сдержанность, терпеливо сносила мои выкрутасы.

– Хочешь до дома тебя провожу? – добрался я наконец до своего главного вопроса.

– А ты что, тоже где-то здесь живешь?

– Нууу, не совсем, чтобы здесь… но в этой стороне, – неумело врал я.

Алла тогда чуть покраснела, и я понял, что она разгадала весь мой трюк. А может быть, только показалось, потому как она и словом не обмолвилась, что все мои ухищрения были шиты белыми нитками.

Стояла середина осени, несмотря на сырую погоду, шли мы неспешно.

Дорога к ее дому была очень долгой, моросящей и зябкой, но я был счастлив.

Мы долго прощались у подъезда, и я понял, что продолжению быть.