Песни выбрали меня

Исполнять ораторию мы должны были с Большим симфоническим оркестром под руководством одного из выдающихся дирижеров – Геннадия Рождественского. Что примечательно, сам он будто своей значимости и не замечал, был простым душевным человеком. Взлохмаченные волосы, какой-то дикий, взбудораженный блеск в глазах – всё это выдавало с головой его страсть к музыке. Именно он на первой же репетиции помог мне «не налажать», просто обмолвившись, что начинать вступление нужно только тогда, когда замечу его знак рукой. Благодаря этой, казалось бы, несущественной детали, я с первого же раза смог исполнить свою партию. Даже сам Геннадий Николаевич был удивлен, но, хмыкнув, только сказал: «А что, хорошо для первого раза, я считаю. Еще порепетируем и будет вообще прекрасно…»

Что и говорить, тоже потрясающий человек! Его величие заключалось, несомненно, в его таланте. Но здесь талант был дан еще и человеку с невообразимо щедрой душой – его предельная внимательность и чуткость ко всем и к новичкам в том числе, бескорыстная помощь в любом деле подкупала буквально каждого. Вот и я сразу попал под магнетизм его характера, но, честно говоря, был и не против.

Премьера оратории должна была состояться в Питере, тогда еще Ленинграде, в Большом концертном зале «Октябрьский». Длительность ее составляла 40 минут! Перед этим сложным выступлением нас, солистов, одолело такое волнение, что, казалось, за кулисами слышно клацанье зубов. Но когда я исполнил свою партию, мне стало еще хуже – никак не мог прийти в себя. Удалился за кулисы, упал на стул, а ноги все продолжают дрожать. Никогда не забуду это выступление…

После этого не простого испытания меня сразу зачислили в штат Гостелерадио, правда, подписав на каторжный труд, – я был обязан выходить в эфир не менее 15 раз. Где-то наверху решили, что я стану отличной рабочей лошадкой.

* * *

Благодаря этой оратории меня заметили, к тому же она приобрела такой успех и популярность, что нам с ней пришлось объездить почти весь Союз.

Как-то раз гастроли проходили в Ульяновске, в бывшем Симбирске. Самое подходящее место для этой оратории – родина Ленина. Исполнить ораторию нам предстояло в Мемориальном комплексе В.И. Ленина. Торжество намечалось грандиозное, устроили фестиваль искусств в честь очередной какой-то знаменательной даты. Приглашены были и поэты, и музыканты, и солисты, среди которых был и стремительно набиравший популярность поэт Евгений Евтушенко, – его я уже знал, но довольно шапочно.

Отношения у меня с ним в Ульяновске сложились довольно странные. Долгими симбирскими вечерами мы сидели в нашей гостинице или кафе, мило болтали, вели непринужденные беседы. Но на следующий день могло все резко измениться. Характером Женя обладал неустойчивым, если так можно выразиться, мог и взорваться, и наговорить лишнего в пылу раздражения. На этих гастролях меня все время не покидало чувство, что ему не очень импонирует моя популярность, то, как меня горячо встречает публика, к которой, я думаю, он меня ревновал. Вся эти недомолвки вылились в его стихотворении, которое он там же и написал, и там же прочитал со сцены.

Тема этого произведения заключалась в том, как нелегко живется артистам хора, но публика этого не знает. Для нее солист – это ее «любимчик», а дальше следуют вот такие провокационные строчки: «трещат у поклонниц бретельки», что, мол, они так рады видеть этого солиста. Намек Евтушенко всеми был понят однозначно. Его антипатия ко мне, которая иногда вдруг находила на него ни с того ни с сего, нашла свое отображение в стихах, что меня ничуть не задело, может, даже польстило. Но вот Ульяновский обком партии, несмотря на то что к нему отношения эти строчки не имели, возмутили своей откровенностью и неуместностью.

Как бушевал первый секретарь в горкоме!

– Почему этого Евтушенко никто не остановил! У нас что тут – балаган! Шуточки-хаханьки?! Мы тут не просто, мы тут зачем-то! Мы тут память вождя чтим, не покладая, как говорится. А у вас что? Бретельки? Разврат? А вы подумали, как это скажется на Владимире нашем Ильиче?! Подумали?! То-то же нет! А я подумал и решил, что такие как Евтушенко не имеют право проводить сольный концерт в нашем храме памяти великого вождя! В районной библиотеке будет он у меня стихи читать. Но даже там, чтобы никаких поклонниц с бретельками! Безобразие! Форменное безобразие…

Да-а-а, так и не доверили Жене зал Мемориала, и отправился он читать свои стихи в библиотеку. Мы, конечно, все отправились его поддержать. Народу набилось в ее небольшой зал столько, что не протолкнуться… Этот факт, конечно, немного успокоил обиженного Евтушенко.

А обратно, когда мы шли по пустым улицам к гостинице, он вдруг, приняв торжественную позу, пророческим вдохновенным голосом сказал: