Песни выбрали меня

Затем нас повезли на микроавтобусе по злачным местам Нью-Йорка. Выходить нам не разрешали, да мы и сами опасались, мало ли кто или что подстерегает советского человека на этих недружелюбных улицах. Яркие неоновые рекламы, анонсы порнографических спектаклей, казалось, все направлено на то, чтобы смутить неискушенную душу простого советского артиста…

В автобусе я, казалось, совсем задремал, наблюдая, как мелькают огни больших улиц перед глазами. Как вдруг меня в чувство привел чей-то дикий мужской крик.

– Проститутки! Смотрите, проститутки!

Я кое-как разлепляю глаза и вижу, что Евгений Леонов, да и не только он, прилипли к стеклам и что-то там высматривают. Смотрю, вдоль дороги, а больше всего на пересечении дорог, стоят откровенно одетые девушки и явно не автобус ждут. «Так вот вы какие…» – пронеслось, наверное, в голове у каждого. В СССР тогда не только проституток не было, но и секса, по признанию наших политиков. Я, наглядевшись в окно, готов был прикорнуть, как вдруг опять Леонов кричит:

– Водитель, тормози, тормози! Мне нужно поближе ознакомиться с чуждой нам культурой.

– Чего? – не понял наш доверенный человек из посольства.

– Чего-чего! На проституток хочу посмотреть поближе, вот чего. Когда еще доведется… – обиженно сказал Леонов, а глаза смеются.

– Из автобуса не стоит выходить.

Повисла напряженная тишина.

– Так уж и быть, мы притормозим, – примирительно вдруг сказал человек из посольства. – Можете открыть окно. Но лучше не выходить! Вы же не знаете их, а мы знаем. Сейчас как мухи облепят, не отвяжешься!

Как только машина остановилась, Леонов вскакивает со своего места и резким движением открывает… дверь! Все аж обмерли. Но он и не думал выходить, а встав на автобусную приступку, как крикнет, что есть силы:

– Эй! Американские проститутки! Пламенный привет вам от советских кинематографистов и артистов!

И всё! Прыгнул на свое место, и мы укатили, но хохотали еще всю дорогу, под укоризненные взгляды человека из посольства.

Вообще, Евгений Леонов если не сам генерировал забавные ситуации, обладая грандиозным чувством юмора, то тогда всякого рода нелепицы сами находили его.

В том же Лейк-Плэсиде к нашей компании, которая в этот раз вела себя законно, даже чужие места не занимала, вдруг опять подходит полицейский:

– Откуда вы прибыли?

– Из Советского Союза, русские мы.

А «коп» стоит, улыбается, смотрит на нас во все глаза, но однозначно, что больше всех его интересует Леонов. Хотя взгляд его и дружелюбный, видно, что Евгению Павловичу некомфортно под ним.

А тот все так же, продолжая улыбаться, показывает на необъятную лисью шапку Леонова:

– Вот эта шапка! Никогда такую не видел. А кто этот человек?

– Это наш знаменитый артист театра и кино.

На что полицейский прямо расхохотался нам в лицо.

– Да что вы мне говорите?! Какой артист? Кто? Он? Да у него лицо агента КГБ. Они у вас там все такие.

Мы все наперебой стараемся переубедить чересчур любопытного копа. Непонятно, удалось или нет, но в конце концов он решил оставить нас в покое, но не лисью шапку.

– Шапка! Супер! А знаешь что, продай мне ее? Переведите ему, не хочет ли он продать мне это чудо! Сто долларов за шапку!

– Не-не, – заупрямился Евгений Павлович, – а я как же? У меня лысина мерзнет.

– Ну хорошо, – решается коп, – двести даю!

– Не, и за двести не отдам. Холод у вас вон какой стоит.

Так и не продал шапку. Полицейский подозрительно на него зыркнул, наверное, так и не поверил, что артист. Только кагэбэшник может обладать такой выдержкой, чтобы не продать шапку за баснословную сумму.

История могла бы тем и закончиться, если бы сам Евгений Павлович не вспомнил об этом инциденте спустя несколько дней. Перед самым отъездом на родину отправились мы в один из дорогих магазинов, надеясь купить подарки, сувениры.

Евгений Павлович застыл около манекена, одетого в феерическое платье.

– Ох, вот бы моей жене такое платье, – говорил Леонов, обходя манекен кругами, – ах, как бы она в нем шикарно выглядела. Платье точно для моей Ванды сшито.

Евгений Павлович уже просит «завернуть», как взгляд его падает на ценник.

– Это что ж такое творится! – взмахивает он руками, не в силах поверить в три цифры, указанные на ценнике.

Тут он и вспомнил о своей лисьей шапке и пожалел, что не продал ее полицейскому. Ведь артисту на всю поездку полагалось не больше девяноста долларов, от которых, естественно, остались уже одни гроши.

– Сдалась мне эта шапка! Лисья! Купил бы потом пыжиковую… эх, – махнул он рукой. Сильно расстроился наш Евгений Павлович, а на свою шапку долго еще смотреть не мог.

* * *

Русского за границей в те времена можно было узнать по… «ченчу», от английского change – менять. Сейчас это «дикое» слово ничего не скажет, а мои современники, кто был выездной, знают. Тогда если ты и мог выехать за границу, то обычно по работе, когда с собой выдают мизерные командировочные, которых и на еду не хватало.