Песок

Ляпа была ущербна. Никто не знал об этом. Объяснять кому — то озноб своей души, сумбур мыслей она считала неуважительным, прежде всего, по отношению к другому человеку, потом уже к своему неуютному телу, измученной душе и невесомому сумбуру сознания. Если откинуть все характеристики и диагнозы, которые она себе поставила, недуг ее выглядел вполне обычно — она не любила, ненавидела себя.

Ляпа росла и укреплялась в своей ненависти. На помощь психологов девушка не надеялась. Она могла горло перегрызть за произнесение иностранного слова, куда уж там предложению иностранной практики психологического лечения.

Ляпа брезговала своим телом (и дело не в том, что оно привлекательное женское… к мужским телам у нее тоже хватало претензий), не любила сумятицы мыслей в голове, их неустойчивость и стремительность, неловко скрывающую пустоту. Ненавидела щемящую тяжесть в груди, которую не хотела признавать за духовную жизнь.

Ляпа понимала, что не может взвалить собственную неустроенность на чужие плечи. При этом она была не в силах победить — от того и обрекла себя оставаться одной.

Она панически боялась испытывать настоящей собой чьи-то чувства, поэтому скрывалась за улыбкой и бестолковым изумлением, которые вынуждали других людей не придавать Ляпе значения.

И конечно, больше всего на свете она переживала, как бы некто прозорливый и опытный не заглянул в ее неустроенные глубины — не узнал, какими сомнениями и переживаниями она переполнена.

Одиночество пугало. Чтобы смять его, Ляпа согласилась участвовать в эксперименте, организованном щедрыми покупателями ее песка. Дело не деньгах, и даже не в Покрышкине, которого она старалась полюбить с момента их первой встречи. Дело — в ней самой.

Она любила песок. Она его ненавидела и боялась больше, чем вместе взятых СПИДа, цунами и вступления Украины в НАТО.

Эксперимент представлялся ей возможностью доблестно сжечь все мосты в тошнотворное прошлое с ненавистным телом. Не вынашивать изощренных планов ухода, а неожиданно для всех и самого себя — встать в полный рост, осознать мысль — молнию «мне больше нечего делить с этой жизнью» и ударить в прежде закрытую дверь.

Еще можно небрежно отщелкнуть за спину зажженную спичку и не оборачиваться посмотреть, как вспыхнут и догорят дотла высохшие, пропитанные слезами страницы прожитых дней.

Девушка в отличие от Ивана Владимировича на чудо не надеялась. Она была уверена — себя и все, что вокруг вертится, можно изменить исключительно собственными силами. Похвальная уверенность, не так ли?

Часть III. Покрышкин

Дневник девочки Лесси. На Омегу и обратно.

Экспериментировать можно исключительно в знакомом месте, в своей квартире, на работе. Чтобы ненароком случайно не сунуться излишне далеко, потому что, сделав несколько лишних шагов, можно уже не выйти!

Самое главное — фиксировать изменения, изучить пространство, где ты находишься, и найти признаки перехода — метки, которые естественным образом не могли оказаться здесь.

Старинную вилку. Пионерский значок в углу рядом с батареей. Этикетку мороженного с надписью «made in Chile». То, чего здесь никогда не было и не могло быть.

Увлекшись, можно обнаружить перед собой отнюдь не лишний гвоздик, а лишнюю дверь, поворот, нишу. Каково?! Идешь по своему родному коридору и вдруг в стене, которая должна вести в соседнюю квартиру — арка, а за ней темнота. Вот тогда караул! Бежать, спасаться! Арка и беспросветная тьма за ней — это не вилка.

В двух шагах от перехода, все спокойно — тряпки да кактусы, мелкая старинная рухлядь и фантики. Но за дверью, за темнотой арки — не только неодушевленные предметы. Там боль и жуть. Там призраки и все твои страхи, свершившиеся в один миг, в одном месте. Это наваливается на тебя и утаскивает за собой в другой мир. Стоит поддаться, и обратный шаг невозможен.