Песок

Поэтому, хоть ты этого и не видишь, вокруг наших экспериментов соблюдается строжайшая тайна. Гриф секретно на грифе секретно. Пусть тебе не кажется, что вокруг все беззаботно. Ты теперь на таком крючке, что даже после того, как уедешь в Россию, наши ребята будут контролировать, с кем ты смсишься.

— Я буду ждать тебя на Омеге, — пообещал я.

Доктор кивнул.

«Мы оба искатели чуда — значит, дороги наши пересекутся».

— Интересно, что будут делать сычи, пока мы с тобой пробуем на прочность нашу гостеприимную Вселенную?

— Онанировать на будущее переустройство мира. — Гоша запрыгнул на подоконник, оглянулся по сторонам (в вырезе его халата я увидел красную рубаху с белыми драконами). — Чтобы передумать, у тебя есть час, — зашептал Гоша. — Я смогу убедить сычей, что ты не подходишь для эксперимента.

Я пожал ему руку и пошел в свою комнату

«Конечно же, все это ловушка! Эффектная, искусно смоделированная (я вспомнил лицо Лонга), просчитанная на много ходов вперед. Вся эта свора с равнодушными или непроницаемыми лицами хочет, чтобы я прошел в зону, достойную самого чудовищного, самого безумного вымысла».

Покрышкин взглянул на фото Ляпы и утвердительно кивнул ей головой.

«Мне плевать, на что они рассчитывают. Главное — надеется ли она увидеть меня там?… На Омеге отыграюсь за всех и на всех», — подумал я в отчаянии и попытался заснуть.

Я больше не думал о побеге.

Вы готовы назвать главные признаки плотности вашего бытия?

По тропке, усыпанной крупным красным песком («египетский придумали, фантазеры», — сделала вывод Ляпа), Вильгельм подвел девушку к одному из домиков на окраине внушительного по протяженности поселка.

Скучные одноэтажки торчали как пеньки на ровном как поднос рельефе. Порядок посадки домов нельзя назвать строгим — однако, девушка не решилась бы заключить, что они бездумно натыканы по огромному полю.

Три деревянные ступеньки, коротенький козырек над ними. Покои начинались с просторной спартанской прихожей: хромированные крючки для одежды на гладкой побелке стены, низенькая табуретка.

Вильгельм объяснил:

— Мы, конечно, создали тут видимость быта. Окружились некоторой утварью. Она помогает организовать плотность пространства. Все это только для того, чтобы каждый раз не придумывать заново, сотрясая, так сказать, основы бытия.

Последнее откровение несколько вывело Ляпа из себя (хотя сентенцию «выводить из себя» довольно сложно пришпилить к сути происходящего внутри одесситки).

— Вы обещали курс молодого бойца, — напомнила она Вильгельму. — А сами пересказываете Кафку.

— Сара Гоголь как — то устроила в саду гиацинты, и в ту же ночь Гитлер двинул танки в Польшу, — начал объяснения Вильгельм. — Сара не перенесла этого и покинула нас. Она с первого раза прошла чистилище — единственный случай на моей памяти.

Наверное, Вильгельм лукавил, когда говорил, что не рефлексирует. Сейчас иначе как задумавшимся его назвать было нельзя.

«Точнее он ищет Сару вне пределов этих широт», — догадка, свалившаяся в голову с неизвестных высот.

В аскетичной гостиной (та же ровная белая побелка, деревянный пол, кровать) стояло два стула. Один из них на глазах Ляпы возник из ниоткуда.

«Местный, вполне обыкновенный порядок происхождение вещей? Не в магазин же ходить, в самом деле? Шопинг может так обострить кипение черепушки — гиацинты незабвенной Сары Гугль покажутся детской забавой…».

— Вы попали за пределы привычного вам существования. Это другое, известное только посвященным измерение. Мы называем это Омега. Это место, с которого начинается Вселенная, это территория, имеющая огромное значение для Земли. Отсюда мы прекрасно видим, как отзывается каждая наша фантазия, каждое наше движение там, где пока есть гарантировано живые люди. Это неудобное и непривычное могущество давно парализовало волю существующих ЗДЕСЬ существ. Мы сильны настолько, что можем мыслью случайной двигать континенты. Поэтому на Омеге сознательно отказались от экспериментов и приложения сил. Это что-то вроде послушания, обет бездействия, который никто из нас не нарушит. Если рискнет, через мгновение другие сотрут его в порошок. Мы мечтаем вернуться. Каждая попытка настолько болезненна, насколько что-то в нашем положении может быть болезненным. Обычно выбраться получается. Девять, десять раз, и ты уходишь. Боль ты забираешь вместе с собой. Боль уничтожает каждого второго, кто вернулся с ней на Землю. Мы как книги прочитываем людей на Земле, знаем несовершенство судеб и политических устройств. Мы не представляем, как изменить это. Выращивая здесь цветы? Совершенствуя ландшафтный дизайн? Устраивая секс, наркотики, кипящие в митингах площади? Мы глубоко несчастны. Добро пожаловать!

Вы верите в большой П?

— Доктор, кто третий, — спрашиваю перед тем как попрощаться.

— Впервые не расшифровал всех тайн сычей. Значит, это особые тайны. Особые тайны, особые планы, особые премиальные. Наверняка, не обошлось без Ватикана.