Песок

— Не удивляйтесь — каждый из здесь живущих осведомлен о делах земных намного полнее семейства Ротшильдов. На Омеге вы не найдете ничего неземного. Здесь у вас не вскипит кровь как на Венере. Между ударами сердца не успеют прозвучать все песни Muse. Здесь все организовано людьми ради людей. Возможно, конструкция стала бы несколько ярче и необыкновеннее, если бы не слабость и вялая несообразительность здешних творцов. Но поверьте, когда фантазия кипела — Земле приходилось туго. Падение дома Барди, землетрясение в январе 1556 года в Ганьсу и Шеньси — лишь некоторые отклики на здешние переустройства. Но и об этом не следует задумываться часто. Представьте, что Омега — просто дачный поселок под Смоленском. В домах, конечно, немного мебели да и пейзаж небогат. Однако, могу пообещать — местный воздух изящно выдует из Вас все земные невзгоды, неустроенность, переживания. Постарайтесь получить от этого максимум удовольствия.

В этот момент дверь приоткрылась. Из нее выглянул растрепанный Покрышкин, неторопливо рассмотрел гостей, медленно переводя взгляд с Ляпы на Вильгельма. Олицетворение спокойствия и неторопливости — мышцы лица расслаблены, огромные губы шлепают гораздо медленнее, чем произносятся слова; серые пуговки глаз в любой момент готовы слипнуться, заслонившись мохнатыми бровями — голова и прилагающееся к ней тело тут же укроются надежным колпаком сна:

— Приветики. В гости? Слышу, вы тут Ротшильдов добрым словом поминаете, — речь Покрышкина словно с поволокой.

Девушку как током ударило от такой встречи, от такого равнодушия.

— Александра Сергеевна, — представил Синицыну Хранитель. Его лицо оставалось тревожным и серым. По всему было видно — он все еще готовился отбыть в обморок. — Уникальный экземпляр — я и никто другой здесь не слышит ее. Поэтому у неё есть возможность думать о нас самые коварные мысли. Она глуха, слепа и нема. Первый случай на моей памяти, — выдохнул Вильгельм и призывно взглянул на Покрышкина словно предлагая решить, кому же падать в обморок по случаю ужасных новостей.

— Ты не рад? — спросила Ляпа.

— Почему? Очень. Всё это время ждал только тебя. Даже глухую и коварную.

— Расскажешь мне, о какой глухоте, слепоте, немоте печется добрый дядька Вильгельм? — спросила Ляпа и повернулась к Хранителю. — Ау, дальше я сама. Позвольте оставить Покрышкина наедине с моими коварными мыслями.

Вильгельм кивнул и, не оборачиваясь, двинулся в парковую зону Омеги.

Ляпа помнила Покрышкина другим — он всегда был усталым небритым офицером в окопе, которому давно плевать на канонаду и свист пуль, которого не интересует, что произойдет в следующую минуту, который абсолютно спокоен и умиротворен, но в любой момент готов выпрыгнуть из укрытия и броситься в атаку. Палец спокойно поглаживает нагретую сталь курка. Глаза по инерции нащупываю цель.

Сейчас этот офицер уснул.

Покрышкин сделал шаг из-за двери, протянул руку Ляпе и сразу прислонился к стене, словно рукопожатие основательно истощило силы.

Ни радости, ни радушия, ни симпатии.

И значит, всё зря! У информационных двойников не может быть судьбы.

Самое лучшее уже случилось или случится с вами?

Я стрельнул у Гоши сигарету. Внутри все устаканилось. Не верилось, что еще час назад кто-то накручивал на кулак мои кишки, ковырял когтистыми пальцами в голове. Пришлось спасаться от невидимого интервента, отползая в спасительный обморок.

Мои потери минимальны — вывихнутая рука, ушибленное колено, два вырванных с мясом ногтя. Когда и как я это сделал, не помню.

— Думаешь, прошел? — боковым зрением чувствую — Гоша постреливает на меня глазами. Желает убедиться в моей цельности?

Мы стоим под козырьком. Дождь пузырится, купаясь в темных асфальтовых лужах. Во всем даже моих дрожащих руках присутствует мое базовое ощущение — гора с плеч.

Доктор пространно ответил на плохом русском, подтверждая «да… прошел… филигранно… у тебя не должно быть никаких сомнений… не волнуйся». Последнюю фразу он уместил в содержательном «не бзди».

Мы закурили по второй. Я отчетливо понимал — эти мгновения не выплеснет даже самая дырявая память. Мы с «кембриджской группой» и прежде всего с Гошей стали соучастниками в опасном, паллиативном эксперименте. И выбираться необходимо вместе.

Не знаю, как у вас, но обычно я даю достоверную оценку явлениям. Я легко угадываю:

это моя работа,

ради тела той девушки я пойду на самые роковые издержки,

здесь ложь,

этот человек прожженный кидала,

в прицел моей души выплывает любовь.

Подобные догадки — не интуиция, а некая упертая уверенность.

Сейчас я знал — доктор Гоша мой друг навсегда. Лучший! Даже если мы никогда больше не встретимся. Это не разбавленные общими интересами контакты. Не трындеж под пиво. Это дружба, связанная кровью. Ради нее не жаль отдать жизнь.

Я очень надеялся — в тот момент доктор Гоша ощущал что-то подобное.

«Можно считать — опыт удался. Я нашел друга. Имею неплохие шансы завоевать любовь. Ляпе уже не придется продавать свою коллекцию».