Песок

— Ты сейчас Альфа и Омега, ПИФ. Однозначно. Фигаро там, Фигаро здесь, — прервал мои размышления Гоша и тихо добавил. — Быть может, ты навсегда останешься и Альфой, и Омегой.

— Не называй меня ПИФ, — я сказал это неожиданно даже для самого себя.

— Как скажешь. Возможно, твои ушлепки встретятся. Не исключено — из-за этого появится атмосфера на Марсе. Или воскреснут все призеры конкурса «Имя России». За исключением Ктулху. Надеюсь, они не подерутся, — доктор хлопнул меня по плечу. — Плохо было?

— Вырубило напрочь. Не чувствую, что я где-то в другом месте. Не в этой осточертевшей фашистской провинции.

— Сичас мы будим фас нимного личить. И пусть исчезнет дрожь в руках — вовек, вовек. Полезешь, попою крутя — наверх, наверх, — пропел доктор. — Дня через три рванешь домой. Богатый и счастливый.

— Не весь рвану, — печально посетовал я, хотя чувствовал себя абсолютно, сверх полноценным, полностью аутентичным летнему дождю, осточертевшему приюту и далеко не самому комфортному для проживания уголку Европы.

Я интегрирован в этот дождь. Интегрирован в этот мир. Я вернулся!

Чего не хватает для комфортной жизни?

— Ты правда не слышишь моих мыслей? — девушка уселась напротив Покрышкина так, чтобы он хорошо видел, как из-под завитков белокурых волос Ляпы готовится спорхнуть красная бабочка. Она крылом обмахивает левую, выгнутую в дугу бровь.

Покрышкин не обращал внимание на прежде любимую татуировку.

— Правда, — в который раз ответил Покрышкин. — И это самый главный сюрприз для меня, для Вильгельма, для Омеги. Ты не такая как мы. Ты единственный непрозрачный гость Омеги. Почему?

— Откуда я знаю. Потому что все вы здесь чертовы отморозки? — хмыкнула Ляпа. «Значит, я имею право носить здесь еще более изумленное лицо, чем прежде». — Я даже не знаю, на каком языке мы говорим? — Ляпа внимательно смотрит на Покрышкина. Изучение его лица — единственное созидательное занятие за прошедший после встречи час.

«Или два? Время здесь скользкое как медуза[27]».

— Коммуникации между нами проще вдвойне от того, что мы росли вместе с Юрой Шатуновым, — он изображает улыбку, хотя веселья давно не испытывал. Как ни старался — за прошедший месяц грустно тоже не становилось. Не больно, не обидно, не тревожно, но и отупляющего «все равно» не приходило. Чувства стали лилипутскими, легко укладывались вдоль и поперек груди, не возбуждая прежнего томления. Омега избавила от лишних переживаний. — Тебе ли не все равно, сестрица? Главное — мы понимаем друг друга. Здесь все другое! Мы думаем, смотрим, двигаемся не так как на Земле. И это чудо.

Ляпа пробурчала, где она видела подобные чудеса.

Покрышкин познакомил её со скромным хозяйством, каждый элемент которого трубил о том, как тяжело ей будет на Омеге.

Домик состоял из прихожей, большой гостиной — спальни и смежной с ней комнатки непонятного назначения (неудачный муляж кухни? лакейская?). Из этой каморки наверх уходила узенькая деревянная лестница в два пролета, у подножия стоял огромный шкаф — купе.

— Вот ванная, — Покрышкин распахнул дверь рядом со шкафом, щелкнул выключателем, — Свет поступает от одного из двух дизель — генераторов. Запасы топлива на Омеге организовал какой-то непокорный бурят. Три подземных мазутохранилища смог устроить (какая прелесть — дизель, буряты, мазут, — прошептала Ляпа). После это случилась первая война в заливе[28]. В принципе я пробовал — можно и силой мысли зажечь лампу. От этого на Родине не случится никакой тяжеловесной беды. Но аборигены — очкодавы не любят экспериментов и чудес.

Ляпа заглянула в комнатку, освещенную тусклой энергосберегающей лампочкой.

— Ванна, — представил Покрышкин полутемный закуток, — Пять — шесть дней, и ты перестанешь ею пользоваться. Воду насос качает. Сименс. Идеальный механизм. Один на двести домов. Вильгельм поручил мне его смазывать — как — никак я энергетик по образованию. И как энергетик скажу — Сименс этот совершенно не кушает масло. Механизмы, души, тела, одежда и дома здесь не стареют. Выводы делай сама, — Покрышкин надул безразмерные губы, печально покачал головой. Выражение лица означало монументальную серьезность предполагаемых выводов.

— Алиса, познакомься это кран. Кран, это Алиса. Поворачиваешь, наполняешь, паришься. Вода кипяток. Она из каких — то сероводородных ключей шурует. Вильгельм говорил, сероводородные источники — самые старые явления на Омеге. Добиблейских времен. Вокруг них и образовались первые поселения.

Покрышкин повернул похожий на стоп — кран рычаг. В тусклую белую ванну обрушился поток желтой вонючей жидкости. Конечно, она не будет мыться этой гадостью.

Пар тут же закружился перед зеркалом, мешая Ляпе рассмотреть свое лицо. Ей показалось или оно действительно изменилось? Вытянулось? Осунулось?