Песок

Ляпа испытывала отвращение от того, что видит. Кипящая, отвратительно плотская суета образов из колоды в семь миллиардов. Скоро она сориентировалась в своем безудержном падении в бесконечную пропасть человеческих жизней, научилась перелистывать их выборочно, отрезками. Теперь она осваивала, проглатывала целиком инородные судьбы разного веса, емкости и непристойности. Комбинациями весом в одну семью или в один город. Комплектами на любой вкус.

Будто чужие сны с утра пересматривала. Точнее просто глотала, с каждой секундой все легче сдерживая эмоции — Омега хорошо готовит к любому шоку. Слова, ссоры, обиды, преступления как тени. И такие, и эдакие повороты событий. Эшелонами чрез сознание. Из ниоткуда в никуда. Их словно ветром надувало в голову. Не надо прилагать усилий — сами рвутся в нее. Единственное неудобство — сложно найти подходящую по настроению. Единственная сложность — прервать полет.

— Теперь ты с нами, — Пух стряхнул ее за плечо. — И с ними.

Ляпа с трудом разлепила глаза. Пух бросил ей под ноги горсть неизвестно откуда взявшегося песка.

— Это поможет тебе выйти обратно. Или уйти назад.

Ляпа смогла, наконец, выровнять сбившееся дыхание:

— Колдуны — эпилептики, — выругалась она. Пух безмятежно улыбался. После возвращения на Землю он выглядел чуть менее равнодушным. — Это и есть третья стадия заболевания Омегой?

— Тебе не нравится? Что может быть интереснее этого паноптикума. Там есть все — ошибки, достижения, коварство, боль, радость. Любовь, хоть ее пока существенно меньше. Наша недоработка. Иногда кажется, что исчерпывающий смысл жизни — увидеть чужие жизни во всем многообразии. Понять все то, что мелькает в голове у другого человека.

— Выходит я научилась читать чужие мысли? Хотя бы на Земле.

— Все равно ты читаешь исключительно свои.

Ляпа подумала — если однажды она не оторвется от грандиозного реального шоу, которое происходит у нее в сознании, то не сможет никогда этого сделать. Так и останется сидеть на деревянной полуторке в простеньком баварском домике, который находится вне пределов всего того, что она раньше называла жизнью.

«И это будет исчерпывающим смыслом жизни?»

Чего вы боитесь больше всего?

Пейзаж, навалившийся на ПИФа всей своей непосильной несодержательностью, можно было назвать мертвым. Можно сухим. Он не нес смысловой нагрузки. Отвернуться и забыть.

— М — да, тоска. Ни любви, ни страха, ни ненависти. Не верь, не бойся, не кряхти. Давненько здесь не было хозяина, — посетовал Покрышкин. — Капитанскую рубку Бога превратили в музей окаменелостей. Нет?

Он повернулся к фельдфебелю и дешифровал одно из его переживаний. Если артикулировать, звучало бы оно примерно так: «лучше бы этот парень не появлялся».

— И вам приятного аппетита. Войти — то сюда я вошел. Как теперь увильнуть обратно?

— Всему свое время, — сознание Вильгельма отозвалось на вопрос ПИФа бурей невразумительного, лавиной междометий, обрывками недешифруемых эмоций. Ничего из этого ПИФ не опознал.

Возможность передачи отблесков себя на расстояние — второй сюрприз Омеги. Первый и гораздо более приятный в том, что ПИФ появился на Омеге в здравом уме и пригодном к эксплуатации теле.

Третий сюрприз — сама Омега. Исходя из грандиозных чаяний Гоши, здесь должно было находиться что-то монументальное. Ничего подобного вокруг не наблюдалось.

«Чего ты ожидал? Ведьм на метлах? ЦУП размером в сто футбольных полей? За пультами гуманоиды с вагиной вместо головы? Если бы здесь обнаружилось невообразимое, зону было бы трудно исследовать. Сложнее обнаружить все кнопки. Пусть лучше трава и песок, чем вагины».

Хранитель оценивающе поглядывал на ПИФа. Иван Владимирович´ догадывался — сейчас он как на ладони. Встретивший его аксакал преуспел в чтении сознаний.

«Ну что ж и мы научимся», — ПИФу показалось, что ему удалось ухватить еще много зародышей ощущений — чувств — мыслей Вильгельма, которые могли быть кладезем информации, если их расшифровать. Ухватил, но не прочитал.

«Земле угрожает величайшая опасность. что-то вроде этого. Ну, об опасности уже и дети в курсе».

Огрызки мыслей Вильгельма оставались громкими, но крайне некрасноречивыми. Если их облачить в, увы, угловатые слова, получилось бы что-то вроде: «первый случай… двое… готовится к самому худшему».

«Или это я сам придумал? После давешних панических атак и не такое прислышится», — ПИФ остерегся разгадывать дальше:

— Стало быть, Вы здесь гуру. Другое руководство есть?

— Зачем управлять людьми, в которых и без того слишком мало человеческого. Я встречаю. Помогаю осваиваться.

— Ага. Скромность и сдержанность — визитная карточка инквизиции. Ну что, Сусанин — герой, проводите меня к монохромным братьям.

Широко шагая, ПИФ первым двинулся по одной из дорожек, укрытых крупным красным песком.

«Изолятор или проводник. Или то и другое», — решил ПИФ.

Вильгельм постарался проинструктировать гостя со спины, однако, периодически сбивался, натыкаясь на колючие мысли ПИФа. Тот лихорадочно думал о многом.