Песок

— Как Вы узнаете о вновь прибывших?

Они приближались к домику гостей. У Пуха и Ляпы оставалась минута, чтобы насладиться одиночеством.

— Выработалась интуиция. Я всегда словно ровный гул слышу. Его издают свои. Появление новенького как лишняя нота. Писк. Услышав его, я обхожу поселение по периметру, пока не встречаю гостя. Писк утихает. Вместо него я начинаю слышать прибывшего.

Вильгельм прибавил шепотом:

— Вы всегда появляетесь на окраине. Мне вообще кажется — все, что за пределами поселения — иллюзия. Мы сами мостим землю, когда идем к горизонту.

— Клево, — ответил Покрышкин. — Говорите, мой брат — близнец давно прибыл?

— Не говорю. Думаю.

— Без разницы. Вы еще думали, что нескольких Покрышкиных природа не вынесет. кто-то обязательно издохнет.

— Вы весьма неточно меня цитируете. — Вильгельм поморщился, число складок на его лысой голове умножилось. — Еще один новенький прибыл! Ваш?

ПИФ мог не отвечать. Хранитель почувствовал, как в теле собеседника началась цепная реакция плохоопознаваемых чувств, среди которых были радость, надежда, неуверенность и страх.

«Ляпаляпаляпаляпа».

Они подошли к домику для гостей.

— Я обдумал все, что Вы сказали, Иван Владимирович. Считаю катастрофическими и невозможными все Ваши предложения. Если Вы попробуете раскачать Омегу, я поступлю с Вами как с теми безумцами, которые пытались делать это в прошедшие шестьдесят лет.

Не нуждаясь в ответе, Вильгельм вошел в домик для гостей.

ПИФ усмехнулся — он пришел бороться, грызть зубами и победить. Потому что позади не осталось ничего. Плевать на пустые угрозы. Шпага просится из ножен.

Непросто быть прозрачным?

Когда ПИФ увидел их вдвоем, все окончательно запуталось. В этот момент ему вдруг стало фиолетово, что он находится в «капитанской будке Господа Бога», что он последний бастион обороны Земли, что он может стать демиургом и от него зависит счастье человечества.

Волновала прозаическая вещь — его уникальность, неповторимость, его сумбурные мысли и чувства, которые он по праву считал венцом творения, его ревность и отчаяние сейчас как на ладони. Открыты всем и каждому в этих заколдованных просторах.

Основной сюрприз, который преподнесла ему Омега, — прозрачность. Она грозила сделать невыносимой его жизнь здесь, особенно теперь, когда он уязвим изменой.

Что будет, когда его сознание станет распознавать не только Вильгельм, но и Ляпа, брат — близнец?

«Есть на Омеге место, где я смогу провалиться сквозь землю?».

ПИФ ощущал себя голым карликом, пляшущим под улюлюканье толпы.

Стараться не думать, не чувствовать все равно, что стараться не дышать. Как сбросить балласт мыслей о поручениях доктора Гоши, о своих наполеоновских планах, о Ляпе, о волосах на ягодицах? Тупо вспоминать таблицу умножения?

— Наверное, Вас не надо представлять друг другу? — буркнул Вильгельм, прочитав и просчитав бурю эмоций ПИФа. Махнув рукой в сторону кровати, жители которой уже натянули до подбородка одеяло, Хранитель кивнул Ляпе, усердно хлопающей изумленными глазами, и предусмотрительно ретировался из домика гостей.

— Мы стучали, — ПИФ отвернулся. Шорох одежд означал, что новые знакомые перестали изображать Йоко и Джона и соизволили спрятать возбужденные подробности своих тел.

— Здравствуй, Покрышкин. Поворачивайся, чего стоишь как истукан?

ПИФ послушался. Ляпа осталась прежней и одновременно совершенно иной. Девушка произрастала из того типа женщин, которые в зависимости от сочетания места — времени — одежды могут выглядеть антиподами — антиподами — антиподами сами себе: совершеннейшими простолюдинками, королевами эльфов, развратными и к тому же бестолковыми девками. Сейчас она была скорее простолюдинкой — джинсы и зеленая кофточка.

На эту простолюдинку ПИФу как и прежде захотелось примерить элегантную широкополую шляпу, оттеняющую татуировку на виске, боа и перчатки до локтей.

Троица с любопытством плавала в глазах друг у друга. Точнее ПИФ рассматривал себя и свою романтическую возлюбленную.

Они — неожиданного гостя, которого непросто встроить в их и без того сложные отношения. Чужие эмоции бухались в грудь чаще, чем удары пульса.

Ляпа ощущала себя Дорианом Греем, вокруг прикрытого портрета которого столпились десятки жаждущих разоблачения. И сейчас они (мясники!) деликатно моделируют, как сорвать саван, наброшенный на ее настоящее уродливое лицо.

Девушка прекрасно понимала — под покрывалом нет ничего интригующего, забавного или миловидного. Исключительно боль и зубовный скрежет.

На что она надеется? Те, кого она любит, разойдутся? Саван обратится в броню? Что дорисовать к любовному треугольнику, чтобы он перестал мучить?

«И что нам теперь делать?», — с частотой в одну секунду чувствовал каждый из них.

Они не знали. Девушка изумленным взглядом обыскала двойников:

— Оказывается, меня двое мужчин за пазухой таскали, — сказала это как всегда с поволокой, но глядя в глаза именно Пуху. Поэтому и аритмия сердец была разной — у Пуха от предчувствия свершающейся любви. У ПИФа — от ревности.