Песок

— Вы серьезно?

— Более чем. Милосердие бывает жестоким.

Раздался гортанный сигнал Мусы.

— Есть, — обрадовался Вильгельм и первым бросился к дому.

Внутри оказался беспомощный и совершенно не агрессивный торчок. Он лежал на полу и хлопал ртом как выброшенная на берег рыба. Гримаса боли и непонимания вздрагивала на лице. Бормотание походило на просьбу или тихую молитву. Вильгельм пояснил:

— Бедняга почти ушел с Омеги. Теперь он ни здесь и не там. Не знаю, что с ним делать. Давайте для начала закопаем.

Ляпа не могла отвести глаз от перекошенного лица первой жертвы:

— Мы все должны уйти с Омеги? — спросил она.

Хранитель поднял над ушлепком одно из своих ведер.

— Все, кто хочет выжить. Это не столь сложно, как я раньше рассказывал вам. Главное соскрести с себя побольше себя. Переродиться.

— Ага. Пустяки, — Ляпа тоже занесла ведро над получеловеком, корчащимся от мучительной боли от того, что не дошел куда хотел.

Незатейливые движения напоминают действия нацистов, разливающих солярку по полу белорусских хат или пиратов, щедро просыпающих порох в рубке предназначенного к утоплению корабля.

Размашисто шагая, Хранитель бросился из дома, чеканя команды Густаву:

— Так мы к гематомам не набегаемся. Нужны люди. Нужны корыта или баки. Нужны телеги.

Вновь извилистая тропка. Наполненные песком ведра обрывают руки. Грузить и таскать песок, опрокидывать ведра на морщащихся торчков — казалось это важнее любой другой земной работы. Удар ногой в дверь — самое приятное из мышечных движений. Его все время хочется примеривать и исполнять.

«Даже просто переносить песок с места на место — задача много более благородная, чем вместе взятые обучение, лечение и прочие благородные занятия. Люди должны переправляться на Омегу сюда хотя бы для того, чтобы понять, как это важно — таскать песок».

Сзади размеренно дышал Ли, впряженный в двухколесную скрипящую телегу.

«Не иначе Густав телепортировал ее из Древнего Китая. Ну и ловкач».

Хранитель с предельной осторожностью шел впереди. Заметив на улице незнакомого ушлепка, он всматривался, лишь потом давал команду, как действовать:

— Ушлепки проросли в тысячи судеб, перечувствовали их, — рассуждал он в паузах. — Теперь выброшены на берег скупой действительности. Пока лежат, как рыбы хлопая ртом. Лучше не моделировать, что будет потом.

Вглядевшись в очередную жертву, они стремительно подбегали к ней, пытались валить на землю. Если что-то во внешности торчка настораживало, Хранитель перехватывал багор и наотмашь лупил по голове.

Что может быть страшнее схватки с зомби?

Концентрированный человек перестает быть человеком. Если одну личность скрестить с другой, получится монстр. Если перемешать в одном существе тысячи человек, выйдет не мега разум, не сверх широкая душа. В результате многократного умножения человеческого опыта в одном теле, подавляющим ощущением станет боль.

«Это как краски. Даже если смешаем тонны разных цветов — на выходе все равно получится темная неприятная каша. Только весом поболее, чем, если взять по капельке. Если сравнивать средние арифметические значения всех чувств, пережитые этими ушлепками, разрушительная составляющая имеет подавляющий математический вес?».

ПИФ подошел ближе к Луиджи и Гоше. Ему было бы намного проще, если окружающие его люди вмиг обратились бы в вампиров, птеродактилей или зомби, в любое известное и доступное его понимаю существо.

«Все правильно. Мы проникли туда, где не было и не может быть человека. Вступили куда-то за грань, где неприемлем привычный, известный прежде алгоритм течения бытия. Словно хотели умереть, но проскользнули мимо и заглянули гораздо дальше ада и рая».

Разлагающиеся зомби были бы даже приятны, потому что совершенно понятно, что от них ожидать. Они хотят самым отвратительным образом сожрать, разорвать на куски. Они смердят и очень непривлекательно выглядят. И причина проста — они мертвы и разлагаются.

Сейчас же перед ним существа с натренированным и искушенным аппаратом мозга и оглушающей сиреной души, стенающей от тревоги, необъяснимой, заполнившей все диапазоны.

Он и сам скоро станет таким, поэтому понимал — окружающие обоснованно видят в нем угрозу.

«Все грани тоски и боли. Боль — переходная стадия к Богу, в котором живут все судьбы во Вселенной? — те, кто его окружал, уже не способны на сговор, на согласованные действия. Их внешний вид трубил — они должны завизжать, броситься врассыпную, сделать что-то идиотское и неразумное — Что ж понятная из прошлой жизни расстановка. Просто там, на Земле, мы деликатно маскируем беспощадную действительность. Главная ее аксиома проста — нет ничего ужаснее находящегося рядом человека».

ПИФ вывел для себя еще один факт: в самой страшной и невероятной комбинации, которую может предложить Вселенная, самое страшное и невероятное то, что человек, независимо от того, что он сделает, будет продолжать выглядеть как человек.

Наконец он услышал то, что Гоша третий раз инструктирует сквозь зубы:

— Очнись, дятел. Как только командую «Ноги», ломим в соседнюю комнату.