Песок

Внимание, опасения, страх, а значит и популярность в последующие сутки мне обеспечены. Деструктивные чувства легко транслируются между взрослыми. Еще легче передаются детям. Обезумевшие от ужаса родители сыграют роковую роль катализатора — паника, которую испытают дети снимет с них и без того непрочные покровы защиты. И тогда ушлепки с Омеги… Я подхватил рюкзак, раздавил во рту очередную таблетку кофеина и, покачиваясь, пошел к Скорой.

Точный выстрел пробил грудную клетку. Несмотря на то, что я ждал его, я заорал от новой боли. Многие люди за линией оцепления подняли к лицу фотоаппараты. Полковник выскочил из-за спины и выдернул из кобуры пистолет.

«Рассчитывает прикрыть мое бессмертное тело своим смертным?»

Перед глазами поплыли клочья тумана. Я поднял голову к вершинам окружающих меня мгноэтажек. Там сидит кто-то, кто не хочет, чтобы люди возвратились с Омеги на Землю.

Вторая пуля пробила грудную клетку в районе правого легкого.

«Интересно — если меня нашпигуют свинцом как пашню Курской дуги, я удержусь на ногах? Смогу попросить сделать переливание крови?».

— Бегом в машину! — скомандовал полковник.

Я надеялся — мои приключения, моя боль вот — вот закончатся, но когда нежно поддерживаемый с двух сторон я садился в скорую, раздался негромкий хлопок. Все заволокло дымом.

кто-то дернул меня внутрь машины. Сопровождавшего санитара отшвырнули от скорой (я видел, как армейский ботинок, вынырнувший из темноты автомобиля, разбил ему лицо).

Последнее что я запомнил — рев мотора, визг тормозов и треугольник Гошиной бороды. Последняя мысль — «теперь я понимаю значение слов «в его глазах плясали бесенята».

Часть IX. Земля — омега

Дневник девочки Лесси. На Омегу и обратно.

Я нашел приют в тесном сознании малолетней дурочки и был обречен раствориться в нем. Мои руки превратились в черные неловкие клешни. Потные ладошки, пальцы с обгрызенными ногтями.

Я был великим человеком, но уже плохо помню об этом. Остались только инициалы — МБХ, но скоро и они потеряют смысл. Я не держу зла, что мне придется стать кем-то другим. Я даже рад, что внесу искорку смысла в чье — то затуманенное, обморочное существование. Хоть на миг.

Сколько я пробыл на Омеге? Гоню от себя вздорную мысль — девять месяцев, семь дней. Реинкарнация, почкование неувядающего духа — слишком легкие объяснения для Омеги.

На другие я не способен, потому что даже побывав там, перепрыгнув через голову, я остаюсь человеком. Как и всякий человек, я не знаю, откуда появился и не имею ни малейшего представления, куда уйду.

Вы думаете, сценарий Вашей судьбы уже утвержден?

Хранитель очнулся там же, где отключился — на вершине косогора. Рядом никого не было — ни доктора Гоши, ни братьев Покрышкиных.

«Было бы неплохо, если бы я проспал все самое главное, — решил Вильгельм и пристально оглядел вереницы холмиков, — Одному Богу известно, в чье сознание забрели и запутались там ушлепки. Навсегда запутались. В эти сутки тысяча детей, убогих, насмерть напуганных станут не теми, кем значились до этой ночи».

У Вильгельма не повернулся бы язык сказать, что они станут более счастливыми. У симбиоза истосковавшихся, отказавшихся от себя, не развивших душевных качеств немного шансов испытать сложносочиненную радость от своего существования.

Хранитель не удивился открывшемуся пейзажу — скорее обрадовался. Предстоящая битва должна пройти в более скромных, чем в прошлый раз интерьерах.

И вновь он уверился в своей правоте — только нейтральная конструкция Омеги имеет право на жизнь. Если бы не самонадеянные эксперименты с Земли, можно было добиться гармонии. Значит, теперь надо сделать так, чтобы здешние мечтатели больше не нарушили процесс саморазвития территории. У Вильгельма имелся план, как действовать дальше.