Читаем Пьесы и сценарии полностью

МАВРИКИЙ. Ничем она не стала. Она если за всю жизнь делала что-нибудь благоразумное, так это — соблюдала правила уличного движения и только поэтому уцелела. Да я всегда и против был её музыки. Что могла принести ей музыка? Я желал ей устойчивого семейного счастья. Но счастье надо уметь завоевать.

АЛЕКС. Я и тётю Христину хочу найти. Говорят, она в большой бедности.

МАВРИКИЙ. В самом деле! и Христина, чудачка, ведь тоже ещё, наверно, жива. Неужели она ещё жива? Найди, найди её и мне расскажешь. Надоело мне жить и ничего не знать о родственниках, серьёзно. Вот хорошо, что ты нашёлся!


В глубине прерывистый шум мотора. Дорожка высока, и нам виден верх въезжающего автомобиля сапфирового цвета. Он круто останавливается с резкими выхлопными взрывами и смолкает. ТИЛИЯ, стройная ловкая женщина в дорожном комбинезоне, выпрыгивает из него как подброшенная, бежит и бьёт по капоту.


ТИЛИЯ. Проклятый тарантас! (Откидывает капот, заглядывает в мотор. В нашу сторону:) Папка! Жрать хочу! Мясное есть? Подготовь!

МАВРИКИЙ. Отбивная?

ТИЛИЯ. О’кей, отбивная! (Машет и кричит вдаль.) Джу-у-ум! Сюда-а!


Углубилась в машину. Вскоре к ней подбегает ДЖУМ, они возятся, чертыхаются, брякают инструментами.


МАВРИКИЙ (спешит к плите, жарит). Вот и Тилия. Она тебя, конечно, не узнает. Вы с ней почти ведь и не виделись никогда.

АЛЕКС. По-моему, только в Розовом Каньоне, после рождения Джума. Она тогда надеялась ещё вернуться в балет.

МАВРИКИЙ. В балет она не вернулась, но в любительских танцует и сейчас. Недавно увлеклась журналистикой. Вообще, Тилия — яркая, многогранная личность. (Жарит.) Да… Три раза в жизни я женился, Алекс, — и все три раза на восемнадцатилетних девушках. В старости это как-то утешает…

ТИЛИЯ (оставив Джума возиться, идёт в холл в комбинезоне, с большим гаечным ключом в руке). Мавр! Я готова съесть сейчас дикого жареного кабана! (Увидев незнакомого, останавливается.)


Алекс поднимается из-за стола.


У нас гости?

МАВРИКИЙ. Нет, родственник.

ТИЛИЯ. Родственник? (Подходит ближе.) Простите, что я в таком виде… Но — кто же?..

МАВРИКИЙ. Твой племянник.

ТИЛИЯ. Такого взрослого и симпатичного племянника у меня, кажется, нет… Но раз ты говоришь, что племянник, — надо, по крайней мере, поцеловаться? (Бросает на пол гаечный ключ.) Я — чумазая, грязная, ничего, племянничек?


Целуются.


Как я рада! Я думаю, что папочка не будет ревновать, если я тебя поцелую лишний раз? (Целует.) Но всё-таки, кто ж это такой?

МАВРИКИЙ. Алекс.

ТИЛИЯ. Алекс?..

МАВРИКИЙ. Сын моей покойной сестры Маргариты.

ТИЛИЯ. Ах Маргариты?.. Это мы виделись…?

АЛЕКС. В Розовом Каньоне, перед войной.


Маврикий жарит.


ТИЛИЯ. Ах в Розовом Каньоне! Тот блестящий студент, выпускник университета, золотые надежды, да? (Движения буйной радости.) Ну как я рада! Ну как мы рады! (Целует его. Скороговоркой.) Где же ты был? Где пропадал? Почему не писал? Рассказывай! (Отступает.) Ты видишь, какая я рабочая лошадка — до обеда в редакции, потом сто километров по шоссе, по жаре, — чтобы только мои тут жили и наслаждались океаном. По дороге забарахлил мотор, я в нём ковырялась, копалась, лазила под него, еле дотянула. (Тем временем она расстегнула комбинезон и вышла из него в цветном платьи.)


Джум завёл мотор.


Браво, Джум! (Бросает к выходу комбинезон и гаечный ключ.) Забери, мой мальчик! (Проходит перед Алексом.) Ну, как ты меня находишь?

АЛЕКС. Вы очаровательны!

ТИЛИЯ. Ещё не хватало «вы»! Ещё будешь меня звать тётушкой? или бабушкой? Только — «ты» и «Тилия»! (Проходит.) и сколько мне лет?

АЛЕКС. Скоро тридцать?


Джум уезжает.


ТИЛИЯ (довольна, хохочет). Если бы не сын! Но я мать, Алекс, ты понимаешь, я — мать! (Около столика с радиолой.) Как тебе нравится этот столик? Прелесть, правда?

АЛЕКС. Изящный.

ТИЛИЯ. Недавно купили. Сто шестьдесят дукатов. (Моет руки.) Я — мать, и проблема девятнадцатилетнего сына накладывает морщины на мой атласный лобик.

АЛЕКС. Не заметил морщин.

ТИЛИЯ. Хо! Я умею их скрыть! Это целая система! Тут и — сон в холодном свежем воздухе, регулярная гимнастика, обтирания, подвижный образ жизни! Чтобы к сорока годам сохранить фигуру девочки, надо по-ра-бо-тать!


Отбивная уже на столе, Тилия садится, начинает быстро жадно есть, не прерывая, однако, разговора. Маврикий прислуживает.


Кроме того, мой лозунг: никаких врачей, а лекарства — только самые естественные и только в самых малых дозах!

АЛЕКС (оживляясь). Это я могу понять! Это я поддерживаю!

Перейти на страницу:

Все книги серии Солженицын А.И. Собрание сочинений в 30 томах

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман