Читаем Пьесы и сценарии полностью

АЛЕКС. Ты знаешь, она такая ранимая, чуть неосторожно заговоришь — плачет, о замужествах вспомнит — плачет, и я боюсь спросить. Живёт она, во всяком случае, одна.

ФИЛИПП. У отца я её не встречал.

АЛЕКС. У отца! Отец её карточек сберечь не мог! — два пятна в альбоме, как глазницы от выколотых глаз. Я вчера у него был, всё высказал. Поругались, он меня выгнал.

ФИЛИПП. Ну, ладно. Скажи вот: кодовая группа — тебе достаточна по объёму?

АЛЕКС. Нет! и никогда не будет достаточной!

ФИЛИПП. Что ж ты предлагаешь?

АЛЕКС (быстро, уверенно). А — решительно сменить всё направление. Конструировать автоматические программаторы на каждый тип задач. На первых порах это будет большая перегрузка, потом оправдает себя блестяще.

ФИЛИПП. Деньги? Люди? Помещение?

АЛЕКС. Кооперируемся с другими! Кибернетиков много развелось.

ФИЛИПП. Ты знаешь, Ал… Не хотелось бы. Когда истина открыта не нами, она что-то теряет из своей привлекательности.

АЛЕКС (так же быстро). Фил, надо стать выше этого! Если между нами и счётными машинами будет сидеть кодовая группа — это кибернетика на волах! Я представляю дело только так: я подумал — машина поняла! машина подумала — я понял. Всё! Для этого нужны автопрограмматоры.

ФИЛИПП. Ты молодчик. Видишь, как вошёл в курс. А сомневался.

АЛЕКС (очень быстро). Я, Фил, попробовал, и начинаю, кажется, понимать: ни моей и ничьей тут личной заслуги нет. Сейчас во всей науке наступил такой век, как пять столетий назад в географии: любой недотёпистый ка-питанишка на какой-нибудь трёпаной шхуне выходил в море наугад и возвращался если не с новым архипелагом, то с парой новых проливов! Так и теперь — научные мальчики хватаются за проблемы, которых остерёгся бы Резерфорд, и через три месяца у них уже всё получилось. Как будто сила нас какая-то подхватила и… (Увидел, что Филипп погружен в угрюмость.) Слушай, ну как с Никой? Консилиум был?

ФИЛИПП. Был.

АЛЕКС. Что ж молчишь?

ФИЛИПП. Без-пер-спек-тивно. Понимаешь? В ближайшие годы, ты понимаешь — годы! — она с постели не встанет. Вот так будет лежать, как сейчас. и не исключено, что ослабится или парализуется одна сторона. и притом опасности для жизни нет. Она не умрёт. и не будет жить. Вот так, как сейчас.

АЛЕКС (обнимая его за плечи). Но что же можно, друг?.. Что же можно?..

ФИЛИПП. Я понимаю, что разводиться в таком положении считается неэтично…

АЛЕКС. Потом, Фил, медицина же бешено развивается, новые лека…

ФИЛИПП. Нет! Я навёл все справки! Ничего стоящего в разработке нет. (С напряжением.) Как это проклято так заведено! и сколько случаев таких! что человек сам не живет и заедает жизнь другого…

АЛЕКС. Ах, такая молоденькая! Ничего ж не жила!.. Так умоляюще смотрят глазёнки… Верните ей ноги! Дайте побегать!

ФИЛИПП. Жалко, жалко ужасно. Но скажи — нас с тобой никто не пожалел? Десять лет мы отбухали на каторге ни за что, — так не достойны мы сочувствия больше, чем любой другой рядовой человек?

АЛЕКС. Я не уверен. Я боюсь, что тут легко перейти грань: вот мы невинно пострадали, вот мы правы — и вдруг станем неправы. Это как-то моментально поворачивается.

ФИЛИПП. Ну-ну! Поворачивается! Да я за десять лет такую накопил тоску, такую накопил отдачу! и что же теперь? Неужели я не заслужил радости? полной жизни? ребёнка, наконец?

АЛЕКС. Ну, без ребёнка ты можешь и прожить.

ФИЛИПП. Как это без ребёнка?

АЛЕКС. Всё равно дети никогда не вырастают такими, как мы хотим. Рождаются эгоистами, живут для себя. Ищи духовных детей.

ФИЛИПП. Да у меня их целый воз — духовных. Я хочу собственного сына, династического! Неужели ты этого не чувствуешь?

АЛЕКС. Да как-то нет…

ФИЛИПП. Выродок! Педант! Ждать! Мне сорок лет, куда же дальше ждать? А? Слушай, Ал, загробной жизни не бывает! У нас одна жизнь, эта одна! — и надо прожить её во всех красках!

АЛЕКС. Очень трудно, Фил. Жизнь — одна. Но и ещё что-то у нас одно. и тоже второй раз не даётся.

ФИЛИПП. Что ещё?

АЛЕКС. Глупое врождённое чувство. Рудиментарное.

ФИЛИПП. Э-э, братишка, скажи что-нибудь покрепче. Совесть? — слишком не-ма-те-ри-альна, чтоб жить ей в двадцатом веке. Мы не знаем её компонентов. Формулы. Некоторые считают её просто условным рефлексом. Совесть — чувство факультативное.


В среднюю дверь входят Эни и Синбар. У него — бакенбарды, трубка.


Итак, вся пожарная команда в сборе? Тогда — маленький совет. Садитесь, друзья! Давайте думать. Мы задыхаемся от тесноты. Нам не хватает людей. Ещё острей нам не хватает финансов. Откуда всё брать?

СИНБАР. Пришла пора атаковать и уничтожить Тербольма. Доказать, что вся эта социальная кибернетика — абсолютный вздор! и уж во всяком случае забрать его помещение и субсидии.

АЛЕКС. Кстати, я не успеваю всё схватывать. Эта социальная кибернетика — что такое?

ФИЛИПП. Да нелепость! Они хотят найти законы в человеческом обществе! и по этим законам построить алгоритмы и проворачивать прогресс на электронной машине.

АЛЕКС. Стой, это что-то занятно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Солженицын А.И. Собрание сочинений в 30 томах

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман