Петербургские крокодилы

Если бы кто-либо мог подсмотреть, что в действительности делал Рубцов в своей камере, то он бы все-таки не понял ничего. Дело в том, что, достав из потайного ящичка, который был устроен между двумя подошвами сапогов, маленькое лезвие тоненького ножа, не больше вершка длиной, несколько иголок и тоненьких шелковинок, Рубцов начал что-то мастерить со своими пуговицами и воротником. Каблук сапога тоже оказался с потайной укладкой: оттуда было вынуто складное пенсне, и бережно спрятано в карман сюртука. Затем началась самая тяжелая и усидчивая работа, которой позавидовал бы любой парикмахер: из клочков, по-видимому, бесформенных волос, пристегнутых, в разных местах, между сукном сюртука и подкладкой, собрать и изготовить пару небольших, словно форменных бакенов, которым, при помощи того же ножа, Рубцов быстро придал желаемую форму. Тоненькая, обвитая светло-розовым шелком проволочка, также искусно спрятанная в воротнике сюртука, была укреплена к фальшивым бакенбардам, и загнута крючками, чтобы держаться за ушами. Рубцов примерил бакены и остался доволен, чтобы надеть их достаточно было одного мгновения… а он прекрасно знал по опыту, что такие бакены, вместе с темным пенсне, окончательно меняют его физиономию…

Заготовив таким образом свой арсенал орудий, которые должны были служить ему при побеге, Рубцов завалился спать, и спал так долго, и так крепко, что смотритель, постучав в дверь, должен был разбудить его, чтобы отправить вновь к судебному следователю.

Как известно, подследственная тюрьма в Петербурге сообщается с окружным судом крытым переводом и потому арестанты, проходя мимо своих номеров в камеры следователей, под конвоем солдат, не идут улицами и поэтому не могут никого встретить, кто бы мог словом или жестом сообщить им что-либо извне.

Но, вместе с тем, в суде существовал еще другой обычай: караульные солдаты, доведя по вызову арестанта до дверей камеры следователя, (каковых по одному коридору помещается более десяти), впускают их в дверь и затем удаляются в конец коридора, и ждут, пока кончится допрос. А когда отпущенный следователем арестант выходит от него, и подходит к концу коридора, где его ждут солдаты, те становятся по обеим сторонам его и ведут обратно в тюрьму.

Это обыкновение было хорошо известно Рубцову, который, тотчас по приезду в Петербург, занялся изучением топографии местности, куда он мог быть каждую минуту заброшен.

Рубцов прекрасно знал, что порой к следователям, кроме преступников, проходят, и частные лица, адвокаты, свидетели и чиновники суда. Первые пропускаются не иначе, как по докладу судебных рассыльных, которые стоят по другую сторону коридора, вторые, не иначе, как по повесткам и вызову, и затем чиновники суда пропускаются, конечно, без доклада, так как предполагается, что рассыльные должны знать всех чиновников в лицо, что при громадном персонале служащих, безусловно, немыслимо. В этом случае единственной отличкой чиновников является вицмундир, или форменный сюртук с металлическими пуговицами, дающий вход всюду.

* * *

Судебный следователь, уже знакомый нам по вчерашнему допросу Рубцова, сидел в своей камере в сильнейшем волнении. Он вчера подписал и послал на имя Клюверса повестку, посоветовавшись раньше с прокурором и с товарищем председателя, и ждал ответа от полиции, которой было вменено, в тот же день доставить повестку миллионеру и требовать его явки на завтра утром. В настоящее время следователь ждал появления Рубцова, чтобы новым, более серьезным и подробным допросом вывести те бастионы и траншеи, которыми он думал окружить миллионера Клюверса.

Человек бедный, без протекции, и только своей изумительной проницательностью заслуживший перевода в столицу, исправляющим должность судебного следователя, Григорий Васильевич Чермазов, строил на деле Рубцова Паратова, осложненного участием Клюверса, всю свою будущую карьеру… Не было никакого сомнения, его заметят… он уже получил от прокурора положительное обещание награды и повышения, в случае, если ему удастся распутать это таинственное дело, и потому, со всем жаром чиновника и чутьем сыщика, кинулся искать торную, прямую дорогу в этом лабиринте… Его старания начинали увенчиваться успехом, перед ним лежало показание Паратова-Рубцова, который, не только сознавался в преступлениях, но даже замешивал лицо, на которого прокурорский надзор давно уже точил зубы…

Во многих темных делах, которые смущали мирных обитателей столицы, мелькала, как тень, фигура Клюверса, или чувствовалось его роковое влияние, но в таких неуловимых смутных образах, что привлечь его к следствию не только как обвиняемого, но даже как свидетеля было немыслимо! И теперь этот Клюверс скомпрометирован настолько, и кем же — знаменитым Рубцовым, что даже была возможность послать ему повестку. Какое торжество для следователя.