Петербургские крокодилы

— Завтра вы все мне будете нужны, и ты, и Мойша, и Соломон, и Мордка… даже Ривку пригласите.

— Они все здесь, пан атаман… вше в мясте [Городе — Прим. автора.].

— Ну и отлично… а теперь спать!.. А ты, марш за шубой… чтобы на зорьке была!..

— Жвините… ми шубу вам достанем… такой шуба нет у самого полицмейстера… Вы мне скажите: Йоська, достань мне золотова шубу… Йоська вше может достать.

— Вон! Спать хочу! — резко приказал Рубцов, и Йоська исчез как по волшебству.

Оставшись один, атаман запер дверь на крюк и при свете небольшой керосиновой лампочки стал осматривать бумаги, выкраденные у Юзи.

Отбросив в сторону билеты, которых, как помнит читатель, было больше чем на сто тысяч, он внимательно стал пересчитывать пачку переводных векселей, снятую с груди молодой женщины…

Цифра в миллион пятьсот тысяч фунтов стерлингов ошеломила, опьянила и его… руки его дрожали, в глазах сверкал дикий, торжествующий огонь… он бережно сложил векселя и хотел было их спрятать в карман, но желание еще раз убедиться, что это колоссальное богатство не один бред его фантазии, заставило снова пересчитать векселя и прочесть их текст.

Он не ошибся в сумме… их было ровно на один миллион пятьсот тысяч фунтов, но они не стоили в его руках ни гроша, они все были именные и на них не было бланка…

При этом открытии разбойник побледнел, проклятие сорвалось с его стиснутых губ, и он страшным ударом кулака чуть не расщепил доску стола…

— Анафема! — чуть не закричал он… ну хорошо… доберусь я и до тебя… заставлю я тебя поставить здесь свои бланки, хотя бы для этого мне пришлось вырвать душу из твоего проклятого тела!

Глава IV Смерть

Вернемся теперь к Юзе.

В Динабурге курьерский поезд стоял около пятнадцати минут, но уже с самого прихода поезда толпа пассажиров стала осаждать вагон, в котором сидела Юзя. Сильный запах хлороформа, пахнувший прямо на пассажира, искавшего себе места и случайно отворившего купе, поднял на ноги всю прислугу поезда… Занавеска, скрывавшая фонарик, была отдернута, и глазам многочисленных свидетелей представилась потрясающая картина: в изорванном лифе, полуобнаженная, с лицом закрытом красным фуляровым платком, Юзя лежала без малейших признаков жизни. Тело её имело твердость и холод камня… Разбойник не щадил своих жертв, прием хлороформа был так велик, что несчастная заснула вечным сном!.. Переполох в поезде поднялся страшный, разбудили местного станционного под-доктора, а тот мог только констатировать факт смерти от излишнего употребления хлороформа, и посоветовать немедленно отцепить вагон, в котором лежала покойница, так как тяжелый удушливый запах начал распространяться по всему вагону. Произошла задержка на несколько минут… и все пассажиры, ехавшие в поезде, конечно пошли смотреть на несчастную, которую, по указанию доктора, прибывшего немедленно, перенесли из душного вагона на свежий воздух, рассчитывая, что она еще может очнуться… Но все было кончено… Юзя перестала существовать.

В семейном вагоне первого класса, у окна сидело двое мужчин, они с напряженным вниманием вглядывались в темноту, стараясь рассмотреть, что случилось… До них смутно доносились голоса… Убита! Отравлена! Но ни тот, ни другой не сделали даже попытки выйти и посмотреть в чем дело… Оба они были молоды, но на лицах обоих лежала какая-то безысходная дума… им было не до внешних впечатлений, их собственная жизнь была страшная, мучительная драма, и если они не погибли окончательно, то исключительно благодаря случаю. Один был, уже известный нам, князь Александр Перекатипольев, другой — неудавшийся ученик капитана Цукато, Андрей Борщов. Им казалось, что тысячи глаз устремлены на них, что все их знают, и они бежали под влиянием какого-то необъяснимого чувства стыда!.. Бежали, а куда?.. Они сами не знали… Туда, куда приведет их слепая судьба…

Две старушки, Борщова и Перекатипольева, ничего не знающие о тех страшных нравственных страданиях, которые пришлось испытать их детям, счастливые и довольные переменой обстановки и свиданием с детьми, мирно спали на мягких диванах. Они и не подозревали, какая тяжелая гроза пронеслась над их кровными. Они не читали газет, а дети не хотели омрачать радость свиданья рассказом о пережитых испытаниях.

Вдруг Борщов вздрогнул и отбросился от окна.

— Она! Боже! — прошептал он глухо.

— Кто? Где? — замечая его бледность и волнение, спросил князь, схватив его за руку.

— Там, вон, вон она! — твердил Борщов, указывая на окно.

Молодой человек взглянул и вздрогнул в свою очередь. Как раз против окошка вагона, на диване лежала Юзя и ее старались привести в чувство доктора.

— Юзя! — шепнул князь Борщову, — Господи, что с ней?..

— Вы ее знаете? — вместо ответа спросил тот.

— Давно… но что с вами… вы бледнеете…

— Нет, ничего. Это только нервное впечатление, неожиданность… Но, Бога ради, что с ней?..

И он еще пристальней стал всматриваться в окно. Потеряв всякую надежду, доктора отошли от несчастной и один из них тихонько закрыл ей один из глаз, веку которого они нарочно поднимали, чтобы убедиться в смерти.