Петербургские крокодилы

Он не ошибся. Через полчаса старик возвращался от Ивана Ивановича совершенно успокоенным, зато цифра, надданная им на этом аукционе бесчестия и шантажа была громадна, и, несмотря на то, что князь был очень богат, наличных у него не хватило, и он заложил часть своих земель в банке.

Брехунов-адвокатов и в Тифлисе достаточно. За солидный куш один из них сварганил, разумеется с согласия Ивана Ивановича, самый «факт» преступления, со свидетелями и со всеми атрибутами, требуемыми духовным судилищем, а ровно через полгода Иван Иванович был разведен с супругой и лишен права вступать в новый брак, но, взамен этой утраты, в государственном банке оказался вклад, «на текущем счету», на его имя на двести тысяч рублей. Деньги, разумеется, оказались также полученными от окончательной ликвидации наследства египетского дядюшки.

Капитан, заполучив такой солидный куш, и на этот раз не мог укротить своей бешено-необузданной натуры, я прямо с Кавказа, не заезжая в Петербург, через Константинополь и Италию, пробрался опять в Париж и так безалаберно повел свои дела, играя на бирже, на турецких фондах, в надежде превратиться мигом в миллионера, что за два года от громадного капитала не оставалось и десятой доли. На этот раз на богатства тестя рассчитывать было нечего и надо было подумать о дальнейшем существовании.

Счастливая мысль мелькнула в его голове: — заняться насаждением невиданных в его отечестве технических производств, и путем публикаций и продажной прессы, составить себе репутацию глубоко ученого техника-изобретателя, учить за дорогую цену легковерных, всем новейшим усовершенствованиям, по всем отраслям малоизвестных производств…

Вернувшись в Петербург с громадной коллекцией всевозможных аппаратов и приборов, капитан не терял времени. Публикации за публикациями стали появляться в «большой и малой» прессе, и скоро толпы легковерных, жаждущих, схватив верхи знаний, получать зато капитал, повалили к гостеприимным дверям профессора.

Застучали молотки, загремели колеса газовых двигателей, зашипели гальванические батареи, и скоро лаборатория капитана приобрела трудовой рабочий вид.

Такая несложная и верная по своей простоте работа, как гальванопластика, требующая чисто практических приемов давала блистательные результаты. Ученики просто поражались знанием своего профессора, тщательно скрывавшего от них таинства и секреты производства, они хвастали своими работами перед друзьями и знакомыми, слава капитана Цукато, как техника-гавальнопласта росла, наемные газетные репортеры еще больше муссировали эту известность. Все выставки, будь то хотя бы коннозаводства или кожевенных производств, всенепременно украшались витринами с золочеными серебряными тарелками, блюдами и гальваническими рельефами капитана, имя его громадными буквами красовалось над витриной, окруженное целой гирляндой медалей, между которыми не последнее место занимали медали выставок садоводства, охотничьих собак и других. Словом, нельзя было сделать ни шагу, ни в каком выставочном помещении, ни взять в руку листа какой бы то ни было распространенной газеты, чтобы не наткнуться на имя капитана Цукато, с придачей эпитетов, «известный ученый», «известный техник» и еще более высоких. Капитан торжествовал… ученики шли со всех сторон, и в этот-то разгар его всеобъемлющей деятельности судьба бросила на его руки нашего знакомца Андрея Борщова.

Явившись, по уговору, на следующий день рано утром, он был введен дожидавшимся его капитаном в лабораторию и представлен товарищам. С этого дня началась для него непривычная, странная, непонятная на первый раз деятельность.

Целый день он ходил, как в чаду, растворяя, фильтруя, осаждая неизвестные ему препараты, записывал непонятные названия, терпел страшнейшую головную боль от непривычки к сильным испарениям цианистых соединений, но был вполне счастлив, если ему украдкой, хотя бы на секунду, удавалось встретить красавицу, так поразившую его в первый визит.

Бывают страсти, которые загораются вдруг, с первого взгляда, брошенного ненароком, с первой улыбки, от первого слова. Психологи бессильны в определении подобных явлений, они могут только констатировать факты.

Подобный же факт был здесь на лицо. Андрей Борисов, сам не давая себе отчета в своем чувстве, не сказав с Юзей и двух слов, влюбился в нее без памяти, без ума, как только могут влюбляться безусые юноши… он только и мечтал о счастье ее видеть… Заговорить с ней он не смел, и не находил поводов… Хитрая женщина, казалось, заметила это безмолвное обожание, ей нужен был раб, раб послушный, бессловесный — она нашла его…

Глава IX Дон Жуан