Петербургские крокодилы

— Готов… Едем… только не тормоши, совсем было забыл деньги, а в них вся сила!

Хозяин, открыв стол, достал большой, туго набитый бумажник, положил его в карман, и отпер дверь посетителю…

Тот дожидался его в шубе и шапке…

— Едем, едем, — твердил он и пошел к выходу…

— Не спеши, опоздаешь, — шутил Шведов. Через минуту они мчались на лихом рысаке к Франциске Карловне.

Глава X Дятел

В том же самом доме, на углу пятой улицы «Песков», где на третьем этаже помещалась лаборатория и квартира капитана Цукато, на бельэтаже обитала вдова надворного советника Шпигель, более известная в известном кружке кутящего Петербурга, под названием Франциски Карловны. О ней-то и была речь у Шведова с Плюевым. Еще ниже, в низке, выходящем главной дверью на угол, а многими другими в большой проходной двор, помещался грязный трактир третьего разбора, со множеством отделений и номеров для публики почище, или вообще для посетителей, ищущих тишины, тайны и уединения от шума и гама, царящего в первых комнатах и у стойки.

Трактир занимал весь подвальный этаж этого громадного дома, и человек, незнакомый с топографией местности, мог положительно потеряться в лабиринте ходов я переходов этого вертепа.

В коридорах, выходящих к дверям во двор, поминутно сновали представительницы прекрасного пола, но в таких экземплярах, которых совсем не встречает глаз ни на Невском, ни на больших улицах столицы. Даже ночью они не смеют показываться при ярком свете уличных фонарей, а днем прячутся в таких трущобах и норах, куда буквально не залетают лучи дневного света. Женщины эти, по большей части, представляли собой самый низший разряд проституток, и только изредка виднелись между ними особы иного типа: это были почти всегда жены мелких мастеровых или ремесленников, разыскивающие закутившего мужа или брата. Но таких было немного.

Яркие цвета лент на голове, безобразный грим накрашенных щек и губ, нахальные, пьяные, вызывающие взгляды, циничная речь, сиплые пропитые голоса, были отличительными, характерными чертами постоянных посетительниц трактира «Царьград», излюбленного приюта всевозможного праздно шатающегося и бесприютного люда.

Здесь, почти под носом полиции, словно нарочно смотрящей сквозь пальцы, почти открыто формировались целые шайки воров и грабителей, подыскивались подходящие людишки для темных операций, производился дележ добычи, обсуждались планы новых подвигов, словом, трактир «Царьград» был центром кипучей деятельности того отпетого класса общества, который гнездится по темным закоулкам столицы и составляет низший разряд тех чужеядных паразитов, борьба с которыми так затруднительна, даже для самой ловкой и испытанной полиции.

Хотя бывший начальник с петербургской сыскной полиции и говаривал, бывало, что он знает в лицо всех, без исключения, посетителей приюта, и что его агенты знают их каждый шаг, но факты говорили совершенно противное.

В тот вечер, когда Шведов с Плюевым отправились к Франциске Карловне, с главного входа в описанный уже трактир вошел на двух костылях человек высокого роста, с большими черными глазами и резко выдающимися на смуглом лице черными усами. Борода у него была чисто выбрита, а маленькие, словно форменные бакены придавали его лицу какое-то форменно-военное выражение. Он был в военной шинели и в фуражке с красным околышком. Едва он показался, снимающий с посетителей шинели, швейцар вытянулся перед ним в струнку и с подобострастием бросился снимать с него шинель и галоши.

Пришедший оказался в отставном военном сюртуке без погон, но при оружии и с георгиевской ленточкой, продетой в петлю третьей пуговицы.

— Артамонов был? — спросил он у швейцара.

— Здесь, только что пришли.

— Если кто меня спросит, посылай к нам! — произнеся эту фразу, отставной Офицер быстро заковылял на своих костылях по широкому коридору, свернул в первый узкий боковой проход, прошел несколько запертых дверей, из-за которых неслись шум, гам, пьяные восклицания, пьяные песни и постучался в дверь, на которой крупными цифрами было выведено «№ 73-й».

Дверь тотчас отворилась, и на пороге показалась низенькая плотная, несколько сутуловатая фигура человека лет тридцати — тридцати пяти, с круглыми совиными глазами, и маленьким остреньким носиком. Рыжие густые волосы, словно шапка, покрывали его широкий череп, а маленькие рыжеватые усики, и такого же цвета бородка, казались слишком бесцветными и словно полинявшими перед яркостью колорита курчавых волос. Бледные, тонкие губы, резкая складка около углов рта, украшенного огромными, словно лошадиными зубами ослепительной белизны, придавали его лицу какое-то хищное животное выражение.

Узнав вошедшего, он низко поклонился, и стал в выжидательной позе, словно перед начальством.

— Запри дверь, — скомандовал вошедший, — и посмотри, кто направо и налево.

Рыжий человечек тотчас исполнил приказание, запер дверь, повесил на ручку свою фуражку, чтобы из коридора ничего нельзя было рассмотреть сквозь замочную скважину, и положил перед вошедшим два ключа.

— Это что? — спросил тот, недоумевая.

— Справа и слева от номера.