Петербургские крокодилы

Не получив еще из сыскного отделения распоряжения об исследовании дела, «о ранении князем Перекатипольевым госпожи Шпигель», они собственным чутьем, находясь в соседстве с местом происшествия, кинулись на поиски, и начали свою деятельность довольно удачно. Кроме лиц, указанных в протоколе полиции, им были уже известны четверо из бывших в тот вечер у госпожи Шпигель посетителей, и они утром могли «по начальству» представить гораздо более интересный доклад, чем протокол участкового, или рапорт плац-адъютанта.

Приятели и сослуживцы с аппетитом доканчивали свои цпории, как вдруг в дверях послышалось словно легкое журчание.

— А! Жук! — весело воскликнул Кошкин, — иди, брат, сюда, совсем тебя заждались… Ну что, догнал?

— Эва!.. Мне да не догнать, на то я и Жук!.. — оскаливая громадные желтые зубы, как-то не то проговорил, не то прохихикал вошедший. Это была в высшей степени курьезная фигура. На низеньких тонких ножках словно не было туловища, и они, перекрещиваясь, как бы переходили в руки неимоверной длины и худобы. Голова, несоразмерно малая, даже с крошечным ростом Жука, словно исчезала в поднятом высоком воротнике, сильно поношенного пальто, изорванного и вдоль швов, и по целому месту. Стоптанные сапоги, с громадными заплатами, и обшарпанные, висящими причудливыми фестонами брюки, да серая, треугольная, на манер сербских, шапочка, прикрывавшая его голову… дополняли его костюм… Ему, видимо, было холодно, и он с радостью, даже с каким-то диким восторгом не выпил, а высосал громадную рюмку очищенной, которую ему подал Кошкин.

— Узнал? — односложно спросил его Кирпичев, когда тот выпил водку и, отбросив далеко на диван свою шапчонку, снова осклабился, и готов был отвечать на вопросы своих начальников…

— Узнать-то узнал… только сомнительно!.. Сказывать, что ли?..

— Не манежься, выкладывай, — шутя заметил Кирпичев…

— Что-то неладно, Федор Матвеевич, — кротко обращаясь к нему, проговорил Жук… ведь девица-то того не из таких?..

— Ну?..

— Так-с… Саблиной, может быть знаете, клубной актрисы Саблиной дочка, Оленькой звать!.. Вот оно что?

— Саблиной? Ты не врешь? — резко перебил его Кирпичев… быть не может!.. — и он, засунув руку за борт, достал маленькую записную книжку и развернул страницу, отмеченную буквой «С».

— Саблиной, Веры Васильевны, дочь? — переспросил он…

— Точно так-с, дочь… Ольга Андреевна!.. Дом Фитингофа… на Лиговке.

— Знаю, знаю, будет! — ступай… жди нас в общей, — повелительно отнесся к Жуку Кирпичев, и когда тот удалился, сыщик взял своего молодого товарища за руку, притянул к себе на диван, и открыл свою записную книгу, где против Фамилии «Саблиной», значилось: Вера Васильевна, вдова, по мужу княгиня и дочь Ольга, сын Александр!..

— Дело усложняется, — проговорил он таинственно.

— Виноват, я ничего не понимаю… не могу сообразить.

— Тут, брат, выходит не одно буйство, как показывает князь, а целая история… Брат рубит, а сестра в ту же ночь, из того же дома, с Цукатовским учеником на извозчике разъезжает…

— Брат и сестра, какая сестра?..

— В том-то и дело, что Саблина-то, вовсе не Саблина, а самая законнейшая княжна Перекатипольева…

— Да, ваша правда, Федор Матвеевич, дело усложняется… давайте искать концы…

— Руку, товарищ? — и барыши пополам!

— Идет!

Приятели чокнулись, и началось обсуждение плана дальнейших действий.

Глава X Первый след

На другой день рано утром, когда Кирпичев, вернувшийся очень поздно, еще потягивался на постели, в своей холостой квартире, резкий звон колокольчика заставил его вздрогнуть и проснуться. Накинув на себя старенький довольно отрепанный халатишко, он пошел отворить посетителю.

Перед ним стоял уже знакомый нам присяжный поверенный Голубцов.

Отрекомендовавшись хозяину, гость подал ему два письма, одно от начальника сыскной полиции, поручавшей ему принять в свое ведение дело о похищении документов и ребенка Карзановой, и второе без надписи и без подписи.

Прочтя первое, Кирпичев как-то своеобразно крякнул, и стал уверять гостя в том, что он всегда готов исполнить все требования начальства с возможной аккуратностью, но что теперь у него на руках такая масса дел, что он не ручается за скорый результат.

Когда же Голубцов, уже предупрежденный своим старым приятелем, отставным сыщиком, известным под фамилией «Игумнова», подал Кирпичеву второй конверт, и сыщик, разорвав его, только взглянул на почерк писавшего, улыбка добродушия и ласковости вдруг осветила его крайне некрасивое лицо.

В письме было всего две строки.

«Поручаю тебе, Федя, подателя, он мой друг, и тебя при пиковом интересе не оставит»… — Слово друг — было два раза подчеркнуто, затем не было ни числа, ни подписи.

Тон, манера, обращение, мгновенно переменились у Кирпичева, видимо было, что вторая рекомендация гораздо важнее, и приятнее первой… Сыщик стал рассыпаться в уверениях самой величайшей преданности к писавшему эти строки, и уверял, что для него невозможного нет ничего, и что документы и ребенок будут разысканы.