Петербургские крокодилы

На этот раз увлекся только один Петр, а Василиса, не подавая вида, изредка все еще вздыхала о своем прежнем друге, и лелеяла мысль его увидеть и увлечь снова.

Выходя от атамана, первым движением её было скрыть следы, так как она почти была уверена, что кто-нибудь из близких к нему людей должны следить за ней. На ее счастье, в это время проходила «конка», и она быстро юркнула в вагон. Но, видимо, страх ее был напрасен, никто не следил за ней, и она, благополучно доехав до Большой Морской, соскочила, и наняла извозчика на пристань финляндского пароходства.

Издали видела она, что пароход, на котором должен был ехать Петр Дятел с ребенком, еще стоит у пристани и только густые клубы дыма, валившие из трубы, указывали на близость отправления. Она все подгоняла своего возницу, но когда её измученный извозчик остановился у пристани, было уже поздно, трап был снят и пароход мерно и торжественно отходил от пристани.

Сунув в руку извозчика монету, взбежала Василиса на пристань, но ее дальше не пустили, расстояние между пристанью и пароходом все увеличивалось, и она волей-неволей должна была остаться…

Петр Дятел, ждавший до звонка её приезда, был очень встревожен отсутствием, он хотел было и сам с ребенком остаться в Петербурге, но, вспомнив уговор: — уехать во что бы то ни стало, переломил себя и унес в каюту сильно раскапризничавшегося ребенка. Когда он вышел оттуда, успокоив его и уложив на койку, пароход уже отчаливал, и Петр тотчас же заметил свою подругу, подъехавшую на извозчике. Было ясно, что она опоздала, а надо было во чтобы то ни стало узнать результат разговора с Паратовым, и Дятел, забыв всякую осторожность, подбежал к борту и крикнул:

— Ну что? Уладила?!

— Уладила!.. Жди послезавтра, если не буду, значит, выручай!..

— Выручим!.. А ты будь осторожнее!..

Больше разговаривать было неудобно, пароход был уже далеко, и с шумом рассекая волны, описывал циркуляцию, чтобы выбраться на фарватер.

Дятел снял фуражку, поклонился и отошел от борта. Василиса еще несколько секунд смотрела вслед уходящему пароходу и затем пошла в контору справиться, когда идет следующий пароход.

Каков же был её ужас, когда она узнала, что отошедший пароход был последним в эту навигацию, затянувшуюся и без того необыкновенно долго, и что добраться до Шлиссельбурга и Ладоги теперь можно только сухим путем. Служащие даже выражали сомнение, чтобы только что отошедший пароход не встретил на пути непреодолимых препятствий от усиливающегося мороза и не вернулся…

Действительно, стоило только взглянуть на Неву, чтобы разделить их опасения. Громадная царственная река как-то лениво катила свои темные воды. Что-то вроде сала виднелось на её поверхности, можно было по приметам старожилов предсказать, что если мороз продержится еще несколько часов, то река станет, и всякая навигация прекратится. Опечаленная этим непредвиденным известием, Василиса Петровна в глубоком раздумье сошла с пристани и пошла вдоль набережной.

Дилемма ей представлялась очень трудная, ребенка надо было сдать завтра к вечеру, а съездить в Ладогу и вернуться к этому сроку сухим путем не было никакой возможности. Надо было на что-либо решиться… Явиться без ребенка — значило навлечь на себя страшный гнев атамана, объяснить ему действительное положение дела — значило отдаться на его милосердие, а она пуще всего боялась остаться не причем. В эту минуту та же ядовитая назойливая мысль промелькнула в её мозгу: «добыть какого-либо другого ребенка и сдать Паратову вместо Карзановского»…

«Но где добыть этого ребенка?»

В Петербурге, где ежегодно десятки тысяч незаконных младенцев, отверженных своими матерями, подкидываются в Воспитательный дом, в этом ли городе не найти матери, жаждущей разделаться со своим ребенком, посланным судьбой, по их мнению, не как утешение, а как обуза и наказание.

Мало ли таких матерей!!

Василиса Петровна отправилась на поиски.

Вероятно, они были удачны, потому что на другой день часу в восьмом вечера, она осторожно звонилась у двери, выходящей на площадку лестницы третьего этажа, одного из наиболее ветхих домов, тянущихся непрерывной цепью вдоль по Могилевской улице. Годовалый ребенок, закутанный в серенькое шерстяное одеяльце, был у нее на руках.

— Капитанша дома? — спросила она у старой, горбатой, сморщенной старухи, приотворившей ей дверь, и державшей ее на цепочке… Дома капитанша? — повторила она вопрос, видя, что та не понимает или не слышит ее.

— А вы от кого?

— От себя…

— Да вам что нужно?

— Капитаншу нужно, Дарью Герасимовну.

— Да вы кто сами-то будете?..

— Анфиса Юрьевна… Анфиса Юрьевна [Читатели, вероятно помнят, что под этим именем должен был искать ее Дятел, у капитанши. — Прим. автора], меня Дарья Герасимовна не первый год знает…

— Ну, повремените… я доложу.