Читаем Петербургский текст Гоголя полностью

Воображение человека не создавало еще вещи несбыточной; что не было, чего нет, то будет. Обычаи, нравы и мнения людей описывают параболу в пространстве времени, как кометы в пространстве вселенной. Если б человек был бессмертен, то в будущем он встретил бы прошедшее, ему знакомое»[549]. Поэтому изображенное в романе грядущее как бы синтезирует черты всех эпох на основе античности. Так своеобразно воплощается идея исторической цикличности, усвоенная романтиками.

У Гоголя по-другому. Отсутствие в «Портрете» соответствующих оговорок и мотивировок заставляет признать сюжетное время «истории Черткова» в достаточной степени условным, лишь обозначенным реалиями начала 1830-х гг. Его границы должны быть установлены периодом жизни героя, но они оказываются значительно шире потенциального времени действия. При этом изображение действительности попадает как бы в «двойную раму»: широкую – сюжетную и узкую – хронологическую. Временная реалия в данном случае указывает и на то, что действие происходит в определенный исторический период, и на соответствие (или несходство) сюжетного и хронологического отсчета.

В рамках хронологии возрастные изменения Черткова обретают свой особый смысл. Герой неестественно быстро стареет в погоне за богатством. Страсть к золоту – это проклятие «меркантильного века»! – разрушает душу и тело. Короткий период такой жизни превращает молодого человека в зрелого, «тридцати с лишком лет», а затем обнаруживаются и признаки стремительного одряхления. Причем в черновом варианте Гоголь открыто связывал алчность героя с его старостью: «…казалось, все чувства (Черткова. – В. Д.) находили(?) в золоте ту неизъяснимую прелесть, которая еще никогда не была им до того понятна и которой не может противиться человек, переш<ед?> за 50-летний возраст» (III, 602). Развитие низменной, «земляной/земной» страсти ведет к духовному омертвлению и разрушению физическому, к превращению героя в «живого мертвеца», подобного старику с портрета, к распаду души, а затем и тела – сумасшествию и смерти.

Условность сюжетного времени свидетельствует о том, что «история Черткова», сохраняя внешние черты жизнеописания, представляет собой «историю души». И это, по-видимому, обусловливает несколько абстрактный характер возрастных изменений героя. В самом начале повести молодость (и даже юность) художника – скорее, не возраст, а соответствующее состояние духа, со свойственными ему тогда возвышенностью и чистотой, которые не поддаются однозначной (в том числе и временной) оценке. Но стоит герою утратить чистоту помыслов, позволить алчности охватить «все чувства» – его естественное развитие нарушено. И в дальнейшем, когда Чертков поймет, на что загубил «безжалостно все лучшие годы… юности» (III, 442), возможность творчества будет безвозвратно утрачена. Забвение высоких идеалов в погоне за чистоганом оборачивается для молодого художника отказом от своей личности и таланта, от искусства, отпадением от природы.

Заметим, что, по сути, превращение Черткова в «живого мертвеца» подобно финалу задуманного Д. В. Веневитиновым романа о судьбе Владимира Паренского – аристократа, «сына века», губящего всё и вся, а в конечном итоге себя. Такая духовная деградация героев, видимо, связана с особенностями среды и «характером эпохи», «раздробленностью» общества. Однако если Владимир Паренский должен был, по замыслу автора, пройти достаточно долгий путь по ступеням падения, то в «истории Черткова» события оказываются как бы «спрессованы» и во времени, и в пространстве. Неестественно стремительные «взлет и падение», вероятно, объясняются тем, что герой в «Портрете» – художник, пусть неудавшийся! – натура, в представлении романтиков, высшей одухотворенности. Это лишь намечено Веневитиновым в образе Паренского. Насколько можно судить, различны и побудительные мотивы героев, особенности художественного конфликта и его жанрового воплощения. Изображенный Гоголем «миг» явно передает общие тенденции современного писателю развития и этим «внутренне» похож на роман, но не идентичен ему. Ответ, почему золото, расчет и пошлость торжествуют, а искусство и красота служат наживе, кроется в самой сути изображенного Гоголем мира. Этот мир во многом уже алогичен, неестествен: в нем, например, нет места архитектуре, которую автор называет в «Арабесках» изначальной, наиболее близкой к природе формой искусства (VIII, 74). Город в «Портрете» фактически лишен пейзажа, нет и целостного архитектурного облика (своего лица), известных всем достопримечательностей. Этим гоголевский Петербург разительно отличается от гармоничного, «стройного», «великолепного» града Петра во «Вступлении» к «Медному всаднику» (1833) – поэме с подзаголовком «Петербургская повесть», которую, вероятнее всего, Гоголь знал от автора[550].


Исаакиевский наплавной мост через Неву


Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное