Петербургский текст Гоголя

Средневековый мир «Страшной мести», как уже сказано, не мог породить демоническую личность даже при наличии всех предпосылок к этому. Общество не принимало «демонического», и здесь «бес» и «демон» выступали в роли отверженных – иной, «темной» стороны средневекового мира. Какие бы то ни было «внутренние» перемены им не могли быть свойственны, поскольку общество над ними оказывалось почти не властно, не влияло на их характер, и это отражено в принципе их изображения. Так, характерные отличительные приметы колдуна обнаруживает уже начало повествования, а затем они углубляются, дополняются, мотивируются.

С этим схоже решение образа Вашьядана в повести Мельгунова о современной, по мысли автора, действительности, которая уже не отвергает «беса», а делает «героем и душой общества». Характер чародея, в отличие от его внешности, не изменяется, потому что сформирован за пределами изображаемого и заранее ограничен известными рамками «демонического» типа. Его приметы также постепенно накапливаются и суммируются в ходе повествования, хотя их мотивация у Мельгунова отнесена к самой «демонической» природе образа Вашьядана.

В «Портрете» подобный изобразительный принцип обнаруживают образы, почти равные самим себе и отчасти между собой: «демон в портрете» и ростовщик Петромихали. Их обрисовка вначале описательна (см.: III, 403–404, 431433), затем наиболее значимые черты повторяются и «психологизируются», взаимно переплетаясь и мотивируясь в контексте второй части повести. Эти демонические образы по-разному связаны с окружающим миром, по-разному воздействуют на него. Следует сразу оговорить, что здесь «демоническое» связано с искусным изображением ростовщика, которое становится воплощением «меркантильного духа» эпохи.

Поэтому «демон в портрете», которого изначально характеризуют загадочное происхождение, необычный облик и сверхъестественная способность воздействовать на людей, оказывается фактическим хозяином окружающего и «покупает» душу Черткова. Неизменный по своей сути, демонический портрет обнаруживает способность свободно перемещаться в пространстве и как бы растворяется в столице и Черткове, обуславливая дальнейшие метаморфозы его образа. Прежде ростовщик Петромихали был ограничен в пространственном и временном отношении, да и в самой возможности непосредственно воздействовать на души людей: ведь сбылось только его родовое проклятие художнику в Екатерининскую эпоху, когда проявления «антихриста» были нечасты. Ростовщик только подготавливал эту почву, будучи одним из них, а вот его портрету как «демону» современности теперь принадлежит Санкт-Петербург, да и весь «меркантильный мир».

Основой же типологического сходства Петромихали и Вашьядана является «бесовство». Оба героя стары, инородны в окружающем мире по своему облику, происхождению, занятиям и поступкам, пренебрежению к общественной морали, по всему образу жизни, окруженному романтической тайной; оба стремятся подчинить окружающих, правда, различными способами, и являются своеобразным центром изображенного мира. Схоже и описание «огня» в их взоре и обстоятельства гибели «бесов»: сатанинский, «страшный смех» перед смертью, мгновенное превращение в ужасный труп (III, 436)[608]. Характерно также воздействие их в пределах избранного в жертву рода, но у Мельгунова это мотивировано довольно невнятно – скорее, «типичностью» данной семьи, как у Гофмана, нежели каким-то глубоким по смыслу прямым противопоставлением ростовщика и художника, как будет у Гоголя.

Тем отчетливее видна различная трактовка «демонического» у Мельгунова и Гоголя. Основа могущества ростовщика – его богатство, которым, очевидно, обусловлены особенности поведения героя, поскольку «любостяжание» как основная черта характера отражается в его внешности и привычках, в неустроенном одиноком быту, в отчужденности от людей, Именно золото приводит к Петромихали людей и ставит его «над ними», делая героя средоточием изображаемого мира: «…богатство имеет такую странную силу, что ему верят, как государственной ассигнации. Оно, не показываясь, может невидимо двигать всеми, как раболепными слугами» (III, 432–433).

Уже отмечено, что меркантильность не определяет характер Вашьядана, хотя, по рассказам чиновников московского банка, «он заложил множество бриллиантов и других драгоценных вещей на огромную сумму» (М, 99), и там же, в банке, первый раз видит его повествователь. Богатство «беса» – это его неотъемлемый атрибут, как у колдуна в «Страшной мести», но «вторичный», производный от мифологической природы образа. Ведь по сюжету повести деньги становятся средством, а не целью: они лишь помогают «бесу» войти в дом Линдиных, приобрести перстень, дающий власть над Глафирой, окружают Вашьядана неким ореолом в глазах общества. С точки зрения автора, это явное отражение иной, отрицательной стороны «экономического духа» общества, закономерных и нормативных самих по себе денежных отношений, и это не может оказать какого-то заметного влияния на характеры героев. Важно – в чьих руках деньги, а не власть их вообще.