Петербургский текст Гоголя

Для Гоголя золото и меркантильность в любом масштабе, в любое время – уже «от дьявола», потому что по сути своей они враждебны духовности человека. Недаром «демон в портрете» представляет именно идею обогащения: в своей раме он содержит золото как некую универсальную меру – символ устремлений эпохи – и соблазняет червонцами творческие натуры, индивидуальные по своей природе. «Демоническая» власть богатства, с которой в той или иной мере соприкасаются все герои «Портрета» и которая фактически выступает сюжетообразующим началом, показана здесь как историко-эстетическая и этическая категория, позволяющая раскрыть закономерности бытия.

В соответствии с этим у Мельгунова и Гоголя «демоническое» оказывается по-разному мотивировано происхождением и занятиями героя, которые в том и другом случае связаны с его богатством. Вашьядан – «грек, ремеслом ювелир» – видимо, по мысли любомудра Мельгунова, противостоит историко– эстетическому идеалу любомудров: высочайшей естественной духовности человека Древней Греции, ее искусству. Так, в духе романтической эстетики того времени, оценивал Древнюю Грецию признанный глава любомудров Д. В. Веневитинов[609]. В современном автору мире этот идеал невозможен, ибо он искажен в процессе исторического развития, причем у «беса» обращен почти в полную свою противоположность. Почти – потому что ремесло Вашьядана еще сродни искусству, как искусны и искусственны лицедейство героя, его игра на любительской сцене, корыстная имитация чужого облика и образа мыслей (хотя все это происходит на фоне принципиальной неспособности к перевоплощению у других героев!). Сначала же чародей являлся в облике молодого поэта (человека высокой духовности, кому старый богач противопоставлен по своим качествам), играл и Чацкого, и Фамусова.

Объяснение этого «демонизма» как преображение историко-эстетического идеала в процессе общественного развития Гоголь дает в «истории Черткова», изображая его перерождение из «художнического» типа в демоническую личность. Здесь жизнь типического героя, по мысли писателя, «символически сопрягается» не только с национальной жизнью, но и – шире! – со всей предшествующей историей человечества, воплощает «темную», разрушительную тенденцию именно современного развития[610]. В этом плане занятия Черткова, подобно лицедейству и ремеслу Вашьядана, также представляют конкретный исторический момент на этапе упадка, деградации искусства в окружающем героя мире. И тут Чертков идет в своей «деятельности» гораздо дальше Вашьядана: став меркантильным, бывший художник в своей «вине-мести» уничтожает настоящее искусство (будучи уже неспособным даже к ремеслу), употребляя накопленные богатства на разрушение сложившейся «гармонии мира». Это и самоуничтожение героя как личности, и возможная апокалиптическая перспектива всего общества, где человек отчужден от людей, природы, плодов своего труда.

Подобное отчуждение в Екатерининское время у ростовщика Петромихали получает более конкретное историко-психологическое обоснование – тоже по сравнению с деятельностью Вашьядана. «Демонический» грек-ростовщик – еще большая противоположность историко-эстетическому идеалу, приверженность которому Гоголь декларировал в своей первой статье «Женщина» (1831) и подтвердил это в статьях сборника «Арабески» (об этом см. выше). Но фамилия и полная характеристика Петромихали: «…был ли он грек, или армянин, или молдаван…» (III, 431), – свидетельствуют о его происхождении из районов турецкого, «нехристианского» влияния, близких к России или тогда сравнительно недавно вошедших в ее состав. Таким образом, меркантилизм оказывается не только противопоставлен историко-эстетическому идеалу, но и генетически связан с тем чуждым, «нехристианским», что все больше воздействует на общество извне, постепенно проникая в мысли и чувства современников Гоголя.

Исторически противоречат «истинно христианскому» и занятия Петромихали ростовщичеством. Их порицание восходит к средневековым инвективам церкви, когда ростовщиков осуждали как грешников за то, что они наживали деньги «на времени, принадлежащем одному Богу», то есть взимали процент за срок погашения долга[611]. С другой стороны, если ремесло Вашьядана и Черткова оставалось близким искусству, то ростовщик не создает своим трудом абсолютно ничего: Петромихали принимает ценности и произведения искусства в залог и обесценивает их хранением наряду со «старым негодным бельем, изломанными стульями… изодранными сапогами» (III, 432). И такое принципиальное неразличение: искусства / неискусства, высокого и низкого, бытового, старого и нового, годного и негодного, ценного, нужного и ненужного и т. п. – погружает мир в хаос безвременья, из чего ростовщик извлекает выгоду для себя, разрушая мировую гармонию. Отчасти этим и объясняется существование «демона в портрете» после смерти ростовщика: он уже вне времени.