Петербургский текст Гоголя

Имя недалекого, но хитрого и властолюбивого старосты названо в конце повести: украинское Евтух (от греч. Евтихий) означает «счастливый, успешный», и это соотносится с непоколебимой верой «головы», что он отмечен свыше, избран, а потому значим, непогрешим и ему все можно. Прозвище Макогон (большой пест для растирания мака) обычно получали долговязые и подвижные люди. Недаром «голову», как и Левко, сравнивают то со «старым бесом», то с «медведем», именуют «сатаной» и «одноглазым чертом» (он «крив» – что, по мысли автора, служит и «внешним» признаком его ограниченности, «односторонности»: в фольклоре это явно демонический признак[685]). Можно истолковать как бесовские и некоторые особенности его изображения: «…тень покрывала его с ног до головы»; хлопцы принимают его за Ганну; «Рот его покривился, и что-то вроде тяжелого, хриплого смеха, похожего более на гудение отдаленного грома, зазвучало в его устах» (I, 162–163, 179).

В повести «Пропавшая грамота» принципиальное значение обретает безымянностъ персонажей – ведь оним выделяет персонажа из ряда подобных, добавляет некие индивидуальные черты. Видимо, Гоголь связывал такую безымянность с патриархальным единством в гетманские времена, которое было запечатлено в народном театре (вертепе), но распалось после уничтожения козачества. Поэтому сам повествователь – дьяк Фома Григорьевич, имея полное русское имя и отчество, не называет своего деда по имени или прозвищу, хотя оно, безусловно, внуку известно[686]. В его рассказе дед-козак предстает наравне с «вельможным гетьманом», «Царицей» и «полковым писарем», чье «мудреное прозвище» может быть Вискряк – укр. «сопля», Мотузочка – укр. «веревочка» или Голопуцек (от укр. голопуцьок – «голозадый, не оперившийся птенец». – ПССиП, 760). Так же безымянны жена и два дедовых сына. Далее будут изображены такие же безымянные «ярмарочные» типы (гуляка, перекупка, цыган, чумак, москаль… – персонажи вертепа, как в повести «Сорочинская ярмарка»[687]), а среди них запорожец, чей демонический ореол был тогда вполне официальным.

Основную роль в демонизации запорожцев, видимо, сыграло постановление 1775 г. (после разгрома Пугачевщины) об уничтожении Новой Сечи как центра козацко-крестьянских волнений, когда часть запорожцев ушла за турецкую границу и в устье Дуная основала Сечь Задунайскую («гнездо измены» – с точки зрения России). Отношение переменилось после того, как войско запорожцев во главе с кошевым Осипом Гладким к началу Русско-турецкой войны в 1828 г. перешло на российскую сторону, повернув оружие против турок. Однако какое-то время запорожцев еще продолжали изображать такими же «типичными изменниками», как в гоголевской повести[688].

Столь же типичными в повествовании показаны и зооморфные чудовища: «Свиные, собачьи, козлиные, дрофиные, лошадиные рыла…» (I, 188). Потусторонний мир населен ведьмами и чертями, как земной мир – мужчинами и женщинами, только эти чудища в пост пожирают скоромное да режутся в карты. Животные по обличью, своим поведением они подобны людям и едины так же, как в патриархальном обществе, – настолько, что невозможно чудищу дать имя собственное. Вероятно, это особенность Нового времени, когда понятная, отчетливая средневековая антиномия Добра и зла, Божественного и дьявольского отчасти сменяется их противоборством и/или смешением в мире. Уже в первых повестях «Вечеров» у героев проявляется и божественное, и дьявольское, что зачастую обособляет их даже от собственного рода, делает личностью. И это, в частности, маркируется наличием или отсутствием у них онима.

Во второй книжке «Вечеров на хуторе близ Диканьки» (1832) «вертепные» принципы именования героев наглядно проявляются в повести «Ночь перед Рождеством», где основными персонажами, как в народном театре, стали ведьма и черт, козаки (здесь уже не воины, а только крестьяне), голова (староста), дьяк, кузнец и красавица. Их имена подтверждают наши наблюдения о маркировке того, как в характере и поступках типичного гоголевского героя представлены противоречивые, зачастую противоположные черты. Вот козак Чуб (метонимическое обозначение козака), его кум Панас (рус. Афанасий, от греч. athanatos – «бессмертный»; лат. Athanasius), Свербыгуз (укр. «часто чешущий задницу»), дегтярь Микита, выгонявший или продававший деготь (рус. Никита, от греч. Niketas – «победитель»), шинкарь Зузуля, содержавший питейный дом (укр. «кукушка»), богобоязненный пастух Тымиш / Тимош (рус. Тимофей, от греч. Timotheos – «почитающий бога»; лат. Timotheus) по прозвищу Коростявый (укр. «чесоточный»), парубок Кизяколупенко – дословно «Навозоломенко» (ПССиП, 783–785) и др. В то же время Пузатый Пацюк (укр. «крыса». – ПССиП, 786), несмотря на пользу от его «талантов», был козаками признан чужим и по имени, и по фигуре, видимо, из-за предательства запорожцев (мы об этом уже говорили ранее в Гл. I).