Петербургский текст Гоголя

«Удивительное явление эта Сечь Запорожская!.. Трудно поверить, чтоб какое-нибудь общество могло так долго существовать без письменных законов, без всяких основных правил гражданского порядка <…> запорожцы не хотели не только строить городов, но даже жениться, чтоб удобнее перенестись в другое место в случае опасности. Войско свое пополняют они не только пришлецами из Украины, с Дона и России, но всеми беглецами из Польши, Венгрии и земли Волошской (Молдавии. – В. Д.). Кроме того, они в набегах своих берут с собою детей мужеского пола и воспитывают их в войске. Таким образом поддерживается эта воинская республика, управляемая волею избираемого ими Кошевого атамана и старыми обычаями. …Многие ученые иноземцы, подвергнувшиеся в своем отечестве несчастьям или совершившие какое преступление, стали искать убежища в Сечи, но они не могли иметь никакого влияния на дикое устройство войска и зверские обычаи запорожцев. Напротив, кто желает остаться в Сечи, тот должен во всем сообразоваться с сими дикарями и покрывать знания свои оболочкой невежества. Это характер запорожцев: они должны казаться грубыми, несведущими, хотя между ними есть весьма много людей мудрых и ученых из поляков и немцев (по словам Булгарина, там даже бывшие иезуиты! – В. Д.). Их кошевые атаманы, часто безграмотные, знают лучше дела и выгоды войска, нежели… письменные войты и сенаторы»[275].

Будущий Самозванец после своих злодейств нашел приют на берегах Днепра у старого запорожца Евангелика[276], который рассказал ему, что в запорожцы принимают «всякого, кому Бог дал силу и смелость. Будь он поляк, татарин, волох, венгр или немец, лишь бы крестился в Русскую веру, десять лет не женился да переправился в ладье через пороги…»[277]. Их жены живут отдельно: «в слободах» вне Сечи – ведь здесь «не терпят ни баб, ни латинов, ни панычей, ни каких неженок <…> в Сечи пасем коней, едим саламату да пьем вино, пока есть, а нет, так на лодки да в Туречину, так и всего довольно <…> Нет мяса и муки, так сосем лапу, как медведь, пьем днепровскую водицу да попеваем о старых походах до нового, без горя и кручины <…> У нас жизнь, что старый кафтан. Сбросил с плеч – легче! Сегодня жить, а завтра гнить!»[278]

Соответствует вышесказанному и описание лагеря запорожцев, куда прибывает герой: «В Сечи раздавался глухой шум от смешанных голосов тысяч тридцати суровых воинов. Некоторые из них занимались приготовлением пищи или чисткою своего оружия, другие пили и ели в веселых кругах, иные, напившись допьяна, расхаживали с песнями. Во многих местах слышны были звуки бандуры и волынки. Беспечность, дикое веселие и излишество в употреблении пищи и крепких напитков заметны были во всех концах всего воинского поселения. Везде видны были кучи мяса и рыбы, бочки с вином и пивом и люди пресыщенные, которых все занятие состояло, казалось, в истреблении съестных припасов»; удивительно «только, что вино не рождало драк и ссор в этих диких толпах, а возбуждало одно веселие. Братство и дружество строго было соблюдаемо между запорожцами, и если б один осмелился обидеть другого, то нашел бы немедленно тысячи противников, которые наказали бы его за нарушение равенства и доброго согласия»[279].

Подробнее о бытовой стороне жизни Сечи рассказывает ставший запорожцем шляхтич Меховецкий. По его словам, в «войске множество всякого рода ремесленников, но они работают не за деньги, не по заказу, а для общественных надобностей. Здесь никто о себе не думает, а каждый печется об одном существе, войске запорожском…»; вместе с тем личная «нечистота почитается… похвальным качеством, как презрение пышности между монахами <…> Эти шаровары отняты моим товарищем у турецкого старшины под Аккерманом; полукафтанье выкроено из польского кунтуша, снятого с одного богатого польского пана, неприязненного казакам; шапка отнята… у татарина в степи. Все это немного запачкано <…> Для защиты себя от насекомых мы смачиваем рубахи в дегте. Это бережет нас также и от чумы. Впрочем, чистота тела соблюдается строго, и добрый казак зимою и летом купается ежедневно» и всегда уверен: «Куда пролетит птица и проплывет рыба, туда проберется и запорожец»[280]. В Сечи «каждый казак получает свое прозвание от особенного отличительного качества <…> о прежних названиях и жизни до вступления в Сечь здесь никто не заботится и не спрашивает. Здесь… такая смесь имен, племен, народов и в жизни каждого казака столько подвигов, которых открывать не должно, что никто не смеет обременять товарища расспросами…»[281].