Петербургский текст Гоголя

В один из таковых дней, когда природа, поссорясь, так сказать, сама с собою, изъявила негодование зловещею, гибельною бурею, запорожцы, собравшись на берегах Днепра, варили кашу, курили люльки <…> дикий, принужденный хохот и свисты, смешанные с ревом и воем бури, заключали в себе нечто ужасное и отвратительное; на грубых лицах козаков заметно, однако ж, было тайное уныние и грусть. Казалось, ничего не могло их развлечь, хотя они и старались чем-нибудь заняться…»[288] Среди них – набожный и трусливый раскольник, пьяница немец, курящий свою трубку и вместо пива довольствующийся брагой, татарин – любитель конины и кумыса; остальные запорожцы просто глушат сивуху, закусывая чесноком и луком. А затем все они с «радостными, но дикими лицами» соглашаются служить Хмельницкому[289]. Характерно, что подобное изображение запорожцев соответствует литературной традиции описания разбойников (и, естественно, разбойничьему роману того времени – об этом свидетельствует явная зависимость многих ситуаций романа Голоты от повести «Гайдамак» О. М. Сомова, где речь шла о малороссийских разбойниках XVIII в.[290]). Забегая вперед, можно отметить, что повесть Гоголя о семье козацкого полковника отчетливо и последовательно сближалась с воинской повестью[291] (особенно во 2-й редакции) и этим оказывалась противопоставлена традициям повествования о разбойниках, – такова была творческая установка автора.

Близкое к гоголевскому описание Сечи мы находим лишь в анонимной поэме о Хмельницком (1833)[292], где Запорожье описывается в том же «природно-республиканском» духе стихии днепровских порогов, а польскому рабству на Украине противопоставляется братская кипучая жизнь на просторе, вольность и удальство воинственных молодцов-запорожцев:

Там — Сечь

; удалым там приволье,Там жизнь кипит, там ей – раздолье,
Там каждый житель молодец:
Переселенец иль беглец.
           Там козаки не знали рабства
           Еще дотоль; и Кошевой
           Был только в битвах их главой,
           В дни мира – жил по праву братства.
<…> И битвы шли своей чредой.
Как при Дашковиче, и ныне,
Козак был страшною грозой
Странам соседним и чужбине:
           Стамбул, Очаков, Варна, Крым
           Пред Запорожцами дрожали,
           Когда они мушкетный дым
           С свинцом к ним в гости посылали[293].

Далее в поэме описано, как на Раде запорожцы избрали нового Кошевого, который сразу призвал к борьбе с поляками и для этого передал свою воинскую власть Хмельницкому[294]. Запорожцы выступили под началом Хмельницкого, а затем на их сторону перешло и козачество, – так вольная Сечь породила национально-освободительное движение Хмельнитчины.

У Гоголя стихийное движение изображается в ином масштабе с другой мотивацией. Узнав о злодействах поляков, запорожцы отвечают тем же – свирепым разорением польских земель; они так же грабят и убивают, считая это справедливым, так же заинтересованы в добыче. Им помогают такие «партизаны», как Тарас Бульба со своим отрядом, которые мстят полякам по личным мотивам. Этот принцип кровной мести «око за око, зуб за зуб, кровь за кровь, смерть за смерть» типичен для средневекового – во многом еще «ветхозаветного», по оценке Гоголя, – сознания[295]. Речь о национальном освобождении как характерной черте Нового времени пойдет позже, при описании массового движения козачества во главе с Остраницей за свои права (заметим: тогда запорожцы уже не упоминаются).