Петербургский текст Гоголя

А когда козаки решают идти «прямо на Польшу, так как оттуда произошло все зло», прежняя азиатская «необыкновенная беспечность» сменяется «необыкновенной деятельностью», и каждый знает, что делать: «И вся Сеча вдруг преобразилась. Везде были только слышны пробная стрельба из ружей, бряканье саблей, скрып телег; все подпоясывалось, облачалось. Шинки были заперты; ни одного человека не было пьяного <…> Кошевой вырос на целый аршин. Это уже не был тот робкий исполнитель ветреных желаний вольного народа (черты европейские. – В. Д.). Это был неограниченный повелитель. Это был почти деспот, умевший только повелевать (черты азиатские. – В. Д.). Все своевольные и гульливые рыцари стройно стояли в рядах, почтительно опустив головы, не смея поднять глаз, когда он раздавал повеления…» – а затем все вместе стояли на молебне и «целовали крест», и, покидая Сечь, все обратились к ней «почти… в одно слово» (II, 311) – это Слово-Бог, символ единения Православных.

Религиозный энтузиазм и товарищество дают запорожцам единство, красоту и силу «свыше естественной <…> Какое-то вдохновение веселости, какой-то трепет величия ощущался в сердцах этой гульливой и храброй толпы. Их черные и седые усы величаво опускались вниз; их лица были исполнены уверенности. Каждое движение их было вольно и рисовалось <…> Под свист пуль выступали они, как под свадебную музыку. Без всякого теоретического понятия о регулярности, они шли с изумительною регулярностию, как будто бы происходившею от того, что сердца их и страсти били в один такт единством всеобщей мысли. Ни один не отделялся; нигде не разрывалась… масса <…> конная толпа неслась как-то вдохновенно, не изменяясь, не охлаждая, не увеличивая своего пыла. Это была картина, и нужно было живописцу схватить кисть и рисовать ее» (II, 328–329).

Однако тут одновременно присутствует и другой, не названный план изображения: козаки отчасти похожи на демонов кентавров, в античной мифологии – полулюдей-полуконей, пристрастных к вину спутников Диониса (этот план актуализируют моменты их уподобления / расподобления: «…да пришпорим коней, да полетим <…> И козаки, прилегши несколько к коням, пропали в траве»; «…бешеный конь его (Бульбы. – В. Д.) грыз и кусал коней неприятельских…»; «…голос его, как отдаленное ржание жеребца, переносили звонкие поля» и т. п. – тогда как всадник Янкель «подпрыгивал на лошади». – II, 295, 321, 332, 336). Может быть, поэтому, «оставляя за собою пустые пространства», разрушая дома и храмы, истребляя мирных жителей, козаки напоминают и выходцев из царства мертвых, и своих извечных противников – татар: «Ничто не могло противиться азиатской атаке их <…> тактика их соединяла азиатскую стремительность с европейскою крепостию» (II, 312, 320). В Малой Азии они грабят и предают «мечу и огню цветущие берега <…> Запорожцы переели и переломали весь виноград; в мечетях оставили целые кучи навозу <…> Третья часть их потонула в морских глубинах; но остальные… прибыли к устью Днепра с 12 бочонками, набитыми цехинами» (II, 334). То есть, православные «лыцари», как уже было отмечено, мстят по ветхозаветному принципу «око за око, зуб за зуб», они отправляются в поход, «желая внести опустошение в землю неприятельскую и предвидя себе при этом добычу» (II, 311). – Ср. более позднее изображение очистительного пламени народно-освободительной войны: «Это уже не был какой-нибудь отряд, выступавший для добычи или своей отдельной цели: это было дело общее <…> это принадлежит истории. Там изображено подробно, как бежали польские гарнизоны из освобождаемых городов, как были перевешаны бессовестные арендаторы-жиды, как слаб был коронный гетман Николай Потоцкий с многочисленною своею армиею против этой непреодолимой силы…» (II, 349–350).

§ 3. Характер героя: общее, типическое, особенное