Элизе Реклю оказал Петру Алексеевичу неоценимую помощь, которая дала тому возможность остаться в Швейцарии и зарабатывать себе на жизнь. Реклю представил Кропоткина местному Географическому обществу, что дало возможность собирать материалы и заниматься научной работой. Это было весьма своевременно. Лев Дейч вспоминал, что в это время Кропоткин жил «довольно скромно, занимая от хозяйки одну меблированную комнату (он был тогда холостым человеком), столовался в той же дешевой кухмистерской, как и другие несемейные эмигранты, и одевался не лучше, "если не хуже", любого европейского рабочего»[682]
. При этом свободного времени, необходимого для постоянной работы ради стабильного заработка, у него практически не было: он был весь поглощен работой ради анархистского движения. Лишь гонорары за переводы и научные публикации давали возможность раздобыть деньги на жизнь: «Кропоткин всегда был завален работой: писал для разных ученых органов, переводил для наших ежемесячных журналов с иностранных языков, которых знал множество; но более всего времени отнимали у него, кроме издаваемого им французского листка, частые выступления на анархических собраниях»[683].Да и труд по изданию анархистской литературы занимал неимоверно много времени. Позднее, в декабре 1878 года Петр Алексеевич писал: «Бывают дни, что я ухожу с утра и возвращаюсь только к двум часам ночи. И сегодня – так. Теперь уже, верно, третий час ночи… а я только что вернулся»[684]
.Реклю Кропоткину понравился. Можно даже сказать, что эти два ученых и анархиста нашли друг друга как товарищи и единомышленники. «Великий географ Элизе Реклю, типичный пуританин в своих манерах и в жизни, а с интеллектуальной точки зрения – французский философ-энциклопедист XVIII века; вдохновитель других, который никогда не управлял и никогда не будет управлять никем; анархист, у которого анархизм является выводом из широкого и основательного изучения форм жизни человечества во всех климатах и на всех ступенях цивилизации, чьи книги считаются в числе лучших произведений XIX века и чей стиль поражает красотой и волнует ум и совесть», – в таких словах отзывался Кропоткин о друге в своих «Записках революционера»[685]
.11 февраля Кропоткин и Клеменц в Невшателе. Они застают усталого от бешеной агитации Гильома и знакомятся с возвратившимся из Франции Бруссом, который рассказал о подъеме движения в этой стране. Этот «молодой доктор, необыкновенно живого ума, шумный, едкий и живой, готовый развить любую идею с геометрической последовательностью до крайних ее пределов», позднее перешел в ряды реформистских социалистов. Но в те годы он был еще самым убежденным анархистом, чья «критика государства и государственных учреждений отличалась особой едкостью и силой»[686]
. Наконец 16 февраля оба русских революционера прибыли в Шо-де-Фон – центр часового производства в Юрских горах.Сам город Кропоткину показался неуютным. Шо-де-Фон «лежит на высоком плоскогорье, совершенно лишенном растительности, и открыт для пронизывающего ветра, дующего здесь зимой. Снег здесь выпадает такой же глубокий, как в Москве, а тает и падает он снова так же часто, как в Петербурге». Сразу же по приезде эмигрант с головой окунулся в революционную работу: это была жизнь регулярных сходок и собраний, распространения афиш и плакатов, еженедельных заседаний секций с обсуждением самых разных вопросов и пропаганды анархизма на собраниях политических противников[687]
.Группа Юрской федерации в Шо-де-Фоне была небольшой: на ее заседания ходили восемь – десять человек. Наиболее активными членами были местный часовщик Огюст Шпихигер (1842–1919), «философ, медлителен в движениях и в мысли», который всегда «стремился добраться до самого корня» и поражал «верностью своих выводов»[688]
; француз Луи Пэнди (1840–1917), столяр, организатор рабочих ассоциаций и забастовок в период Второй империи Наполеона III, член Парижской коммуны и комендант парижской ратуши, чудом спасшийся после разгрома Коммуны и работавший в Швейцарии пробирщиком; парижский коммунар Ипполит Ферре (1848–1913). Был среди них и Северино Альбаррасин (1850–1878), член Испанской федерации Интернационала и один из вожаков революционного восстания в испанском Алькое в 1873 году. Это выступление стало «вершиной» так называемой кантональной революции в Испании 1873–1874 годов, подобно тому как Парижская коммуна была пиком «коммунальной революции» 1870–1871 годов во Франции. И здесь, и там города и районы (французские «коммуны» и испанские «кантоны») восставали против центральной власти и провозглашали собственную автономию и самоуправление.Большинство интернационалистов Шо-де-Фона были эмигрантами из Парижа, Лиона, Испании и Италии, что не облегчало группе связи с местными рабочими, которые относились к анархистской агитации с симпатией, но одновременно и с опаской[689]
. Тем более что в часовой индустрии как раз бушевал кризис.