Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

И тут к манифестантам подошел префект Берна и объявил им, что присутствие красного флага может вызвать беспорядки. Едва Швицгебель начал возражать, на него набросились трое жандармов, выхвативших у него знамя. Началась потасовка, стражи порядка уносили свой трофей, а демонстранты погнались за ними. Жандармы обнажили сабли, протестующие пустили в ход палки и трости. В ходе стычки получили ранение шестеро жандармов и несколько анархистов и социалистов. Флаг Швицгебеля был потерян, но сражение продолжалось до самых дверей жандармерии. А вот второе знамя удалось сохранить: попытавшийся отобрать его полицейский инспектор получил удар и вынужден был выпустить его из рук. Под ним демонстранты продолжили шествие к месту проведения митинга. Однако двое анархистов – часовщик-гравер Улисс Эберхардт (1845–?) из Сент-Имье и бернский слесарь Отто Ринке (1853–1899) – были арестованы; их отпустили лишь через несколько часов[693].

В письме к Робену в апреле Кропоткин признавался: «Что касается 18 марта, то вы, конечно, правы, что не следовало уступать знамя, которое можно было защитить. Но драки с полицией не ожидали, для драки не сорганизовались… Но вы забываете одну вещь: что эти вещи познаются на практике, а у нас не было практики, за исключением парижан. Что касается революционных выстрелов, то их заранее отвергали. Еще представятся более серьезные поводы для выстрелов. Нужно еще представить себе, что для швейцарцев дать отпор полиции – значит совершить нечто сверхъестественное. На рынке, когда полицейский бьет кулаками торговца, никто не смеет дать сдачи, и в Берне полицейская фуражка – точно царская корона…»[694]

Последовавший за демонстрацией митинг оказался весьма успешным. На нем выступили анархистские и социалистические ораторы. Сердечным был и ужин. «В общем, дело удалось замечательно: вместо 70 человек мы имели на собрании 2000. Вместо равнодушных людей мы имели внимательную публику, отчасти сочувствовавшую нам. Ничто так не завоевывает народ, как смелость, – сообщал Петр Алексеевич Робену. – Собрание продолжалось до 12:30, дружественно. Здесь завязывалась дружба, люди братались. В понедельник утром пошли с красными ленточками в петлицах на могилу Бакунина… В понедельник к двум часам покинули Берн. Я отправился, с шодефонцами, в Сонвилье… От Берна до Сонвилье на каждой станции орали "Красное знамя", очень милую песенку Брусса, которая чудесно поется хором, – и симпатии всего вагона были с нами. Пропаганду вели, не умолкая ни на минуту. В Сент-Имье и Сонвилье мы подняли всех молодых людей, и все были на собрании в Сонвилье до 9 часов вечера. Вам остается вообразить себе, какие речи говорились на этом собрании, и общий подъем…»[695]

Юрская федерация расценила выступление 18 марта как большой и вдохновляющий успех.

* * *

Итак, Интернационал имел успех… А вот жизнь «гражданина Левашова» в Швейцарии была нелегкой. Попытка изучить мастерство часовщика не дала результатов: у Кропоткина не было необходимой квалификации. Он зарабатывал писанием статей для бюллетеня, «Географического словаря» и Nature. Возвращаться на родину ему по-прежнему было нельзя: революционеры из России просили его не появляться в стране до завершения «процесса 193», а вести нелегальную жизнь не позволяло состояние здоровья, на которое он жаловался в письме Робену: «…десны вспухли, в коленях жестокая боль, и силы покидают…»[696]

Полностью с русскими делами Петр Алексеевич не порывал, намереваясь написать, по просьбе из России, брошюру о методах прямого действия. Но приходилось оставаться в альпийской стране и активно включиться в работу Юрской федерации, где Кропоткин очень скоро стал играть заметную роль, беря на себя важные задачи. Он пишет для «Бюллетеня Юрской федерации» (например, статьи о Русско-турецкой войне) и одновременно помогает в организации французской и немецкой агитации Интернационала. В апреле 1877-го Брусс приглашает Кропоткина принять участие в издании бюллетеня планируемой Французской федерации, которая должна была объединить нелегальные секции Интернационала в этой стране. Этот проект начал осуществляться с июня, на основе совместного издания газеты L'Avant-garde, которую доставляли во Францию. «Левашов» писал для издания заметки на иностранные темы. К работе были привлечены также Пэнди и другие французские эмигранты[697].

Вместе с Бруссом Кропоткин редактировал бернскую анархистскую газету для немецкоязычных рабочих Arbeiter-Zeitung («Рабочая газета»). Они писали большую часть статей, которые затем переводил на немецкий Эмиль Вернер (1845–?). Петр Алексеевич тесно взаимодействует с цюрихскими рабочими-анархистами Отто Ринке и Вернером, вокруг которых сложилась немецкая группа. Финансовую помощь в ее деятельности оказывала возлюбленная Брусса, русская студентка Наталия Ландсберг. В апреле мае 1877 года Петр Алексеевич участвовал в разработке проекта устава и программы новой немецкой секции Интернационала – «Немецкоязычной анархистской коммунистической партии»[698].