Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Впрочем, Кропоткин, наблюдавший сибирские тюрьмы, понимал, что могло быть и куда хуже. Здесь, в Петропавловской крепости, по крайней мере, неплохо кормили, хотя передача продуктов питания, фруктов и т. д. «с воли» была запрещена. В Трубецком бастионе, в отличие от Алексеевского равелина, можно было пользоваться книгами: их приносили родственники, или их можно было брать в тюремной библиотеке, где их оставили предыдущие узники. Прогулки на воздухе в крепости были разрешены – правда, сведенные к минимуму. «В течение первых шести месяцев моего заключения я пользовался 30–40-минутной прогулкою каждый день; но позднее, когда число заключенных в нашем бастионе возросло почти до 60 человек, ввиду того, что для прогулок был отведен лишь один тюремный двор и сумерки зимой под 60° широты наступают уже в 4 часа вечера, нам давали лишь 20 минут на прогулку через день летом и дважды в неделю зимою, – вспоминал Петр Алексеевич. – Нужно прибавить, что благодаря тяжелым аммиачным парам, выходившим из трубы Монетного двора, возвышающейся над нашим двориком, и падавшим в него при восточном ветре, – воздух бывал иногда совершенно отравлен. Я не мог тогда переносить постоянного кашля солдат, которым целый день приходилось вдыхать этот ядовитый дым, и обыкновенно просил, чтобы меня увели обратно в мою камеру»[590]. Гулять разрешалось во внутреннем пятиугольном дворе редута, где находилась также баня. Ходить приходилось по тротуару, кругом, по одному и тому же маршруту. Охранники хранили молчание…

В первые месяцы заключения Кропоткина из тридцати шести камер его этажа были заняты всего шесть. И их разделяли пустовавшие казематы. Так что общаться и даже перестукиваться арестанту было, по существу, не с кем.

Сильно томили неопределенность и вынужденная бездеятельность. Подследственным не давали никакой информации о ходе следствия по их делу: они не знали, сколько оно продлится, каким судом их будут судить и какой приговор их ждет. Адвокаты к ним не допускались, и обсуждать обстоятельства дела нельзя было даже с родными. Писчие принадлежности обычно не давались; можно было получить только грифельную доску, и лишь позднее, с трудом, по ходатайству РГО, Кропоткин получил разрешение писать и продолжать научную работу.

Чтобы не потерять счет дням, он прочерчивал ножом черточки на футляре очков.

В таком положении главной задачей становилось сохранить ясность ума и физическое здоровье – насколько это вообще было возможно. И требовалось чем-то занять себя. Петр Алексеевич представил себе, что он готовится к полярной экспедиции. Он стал совершать прогулки по камере, стараясь быстрым шагом проходить по семь верст в день: по две утром, перед обедом и после обеда и по одной – перед сном. Шаги он отсчитывал, передвигая папиросы на столе. Кроме того, арестант занимался гимнастикой с помощью тяжелого дубового табурета. Чтобы тренировать мозг, Кропоткин принялся сочинять повести для народного чтения на сюжеты из русской истории.

Почти сразу после поступления в крепость смотритель принес заключенному книги. Среди них были «Физиология обыденной жизни» британского физиолога Джорджа Генри Льюиса, «История XVIII столетия» известного историка Фридриха Кристофа Шлоссера и другие. Некоторые книги Кропоткин купил за свои деньги и передал в тюремную библиотеку – труды историков Сергея Михайловича Соловьева, Николая Ивановича Костомарова, Василия Ивановича Сергеевича, Ивана Дмитриевича Беляева… Из запомнившихся ему книг он называет также «Хрестоматию Средних веков», составленную Михаилом Матвеевичем Стасюлевичем[591].

* * *

Узнав об аресте Петра, Александр в июле 1874 года срочно вернулся из Цюриха, где жил с 1872-го, интересуясь в основном наукой. Находясь в Швейцарии легально, он не занимался политической деятельностью, но поддерживал дружеские отношения с Лавровым и другими эмигрантами, а потому считался Третьим отделением неблагонадежным[592]. Стремясь помочь брату, он использовал все свои связи и контакты в петербургских научных кругах и добился того, что Географическое общество и Академия наук стали просить предоставить арестованному Кропоткину возможность писать: ему было поручено завершить свой отчет об исследовательской поездке 1871 года в Финляндию. В итоге Петру Алексеевичу было дано разрешение продолжать научную работу в заключении, и он воспринял это как настоящее спасение. Теперь ему доставляли географические и геологические книги и карты из Академии наук по составленному им самим списку, выдавали перо и бумагу, причем тюремное начальство вело учет каждому листу, а письменные принадлежности отбирались после заката солнца. Кропоткин мог работать с девяти часов утра до трех часов пополудни зимой и до пяти часов вечера в другое время года. Потом вносили лампу, и он мог читать в свое удовольствие книги по истории и художественную литературу.