Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Несколько раз Кропоткина возили на допросы в Третье отделение и в следственную комиссию, которая заседала прямо в Петропавловской крепости. Допрашивал его тот самый жандармский полковник Новицкий, по воспоминаниям Петра Алексеевича, «человек чрезвычайно деятельный, умный и, если бы не его жандармская деятельность, – даже приятный человек: ничуть не злой в душе»[597]. Усердный служака, он в то же время был с князем вежлив, обходителен и даже добродушен. Всячески выказывая узнику свое уважение, полковник пытался разговорить его, убеждая, что тот, отказываясь давать показания, причиняет вред только самому себе. Один раз ему были продемонстрирована его рукопись для брошюры о Пугачеве, второй раз – перехваченная шифрованная записка. Но Кропоткин оставался непреклонен, добиться от него ничего так и не смогли.

* * *

Предварительное следствие было закончено 20 декабря 1875 года. Кропоткина и его арестованных товарищей перевели в Дом предварительного заключения, который размещался в здании № 25 по улице Шпалерной при Окружном суде в Литейной части Петербурга[598]. Эта тюрьма считалась образцовой в России: ее выстроили по плану бельгийских мест заключения. «Это едва ли не единственная в России тюрьма для уголовных арестантов, отличающаяся чистотой, – свидетельствовал Кропоткин. – ‹…› Тюрьма эта является в своем роде „выставкой“, и арестанты должны держать ее в ослепительном блеске. Целое утро они выметают, вымывают и полируют асфальтовые полы, дорого расплачиваясь за их блеск. Атмосфера тюрьмы насыщена частицами асфальта (я однажды прикрыл газовый рожок в моей камере бумажным колпаком и уже спустя несколько часов мог рисовать пальцем узоры на пыли, которой он покрылся); и этим воздухом приходится дышать! Три верхних этажа насыщаются испарениями нижних, и, благодаря плохой вентиляции, по вечерам, когда все двери закрыты, арестованные буквально чуть не задыхаются». Камеры имели размер в три метра длины и полтора ширины, с окном, выходившим во двор, и дверью, которая открывалась на железный балкон. Балконы различных этажей соединялись железными лестницами. Окошки в дверях камер вначале держали открытыми, но затем администрация распорядилась закрывать их. При нехватке воздуха температура колебалась «между удушающей жарой и сибирским холодом. Если бы не общение с товарищами путем перестукивания, – вспоминал Петр Алексеевич, – то я, пожалуй, пожалел бы о моем мрачном и сыром каземате в Петропавловской крепости»[599]. Правда, режим здесь был немного полегче: больше возможностей переговариваться друг с другом и получить свидания с родными…

Допросы продолжались. Теперь Кропоткина вызвал товарищ прокурора судебной палаты Николай Иванович Шубин, который вел следствие по делу «193». За ним шла слава «весьма юркого» карьериста, «молодого да из ранних»[600]. Петру Алексеевичу он не понравился сразу: «Я никогда не видал человека противнее этого маленького прокурора Шубина. Лицо бледное, изможденное развратом; большие очки на подслеповатых глазах; тоненькие злющие губы; волосы неопределенного цвета; большая квадратная голова на крошечном теле… Я сразу, поговорив с ним о чем-то, возненавидел его»[601].

Допрашивающий предъявил Кропоткину имеющиеся против него улики: устроил очную ставку с одним из рабочих, который слушал его лекции, зачитал показания ткачей о том, что «Бородин» якобы призывал к убийству царя, продемонстрировал протоколы с записями о написанных Кропоткиным рукописи, программе и тексте о восстании Пугачева, о шифрованном письме. Были и показания о том, что обвиняемый вообще ничего не говорил о царе… Узник отвечал на это, что свидетеля не знает, а уличающие его показания продиктованы самими следователями. Глядя в лицо взбешенному прокурору, он собственноручно написал, что до суда никаких показаний давать не намерен[602]…

Длительное заключение в тяжелых условиях подорвало здоровье Кропоткина. Еще в Петропавловской крепости, на исходе второй зимы у него появились явственные признаки цинги. Ему все труднее было делать прогулки по камере и физические упражнения с табуретом, желудок отказывался переваривать пищу. Петр Алексеевич несколько раз обращался к полковнику Новицкому с просьбой поместить его в больничное учреждение для консультации с врачами и лечения[603]. Мы уже знаем, как отвечал Новицкий на эти просьбы…